"Великий Октябрь". Он любит горы и балет, и призывает коллег не завидовать

Валерий Октябрь – основатель целой художественной династии. Он один из самых известных и, как говорят, самых покупаемых алтайских живописцев. Amic.ru и Дмитрий Негреев поговорили с Валерием Октябрём о критике и зависти коллег, любви к горам и балету, ценах на картины и детях. Ещё Октябрь рассказал, когда использует фотоаппарат вместо этюдника, как произошла его фамилия и почему он стал художником, а не спортсменом.

Кто такой Валерий Октябрь?
Валерий Эрикович Октябрь родился 1 апреля 1952 года в Рубцовске. Окончил Новоалтайское художественное училище. Член Союза художников России с 1995 года. С 1979 года участвует в художественных выставках. У Октября есть циклы произведений, посвящённые природе Горного Алтая, заграничным путешествиям, балету. Многие картины художника находятся в алтайских музеях и частных коллекциях, в том числе за границей. Дети Валерия Октября – Денис, Евгения и Илья – художники.Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru

"Лучше бы все молчали и писали свои работы"

– Валерий Эрикович, вас критикуют за дизайнерский подход в живописи. Как вы относитесь к этой критике?

– А почему бы и нет? Кандинского (Василий Васильевич Кандинский, 1866 – 1944, русский художник и теоретик изобразительного искусства, стоявший у истоков абстракционизма, – прим. ред.) взять, тоже можно сказать, что это дизайнерский подход. Малевич (Каземир Северинович Малевич, 1879 – 1935, русский и советский художник-авангардист, – прим. ред.) вообще начинал с декоративной живописи, потом на абстрактную вышел.

Говорили, что у меня графическая живопись, ещё какая-то. Я думаю, это не важно, потому что главное, чтобы у каждого художника был какой-то свой индивидуальный подход. У меня вот такой подход. Я отличаюсь от всех. Это хорошо. У каждого должно быть своё.

Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru У нас есть художники, которые начинают говорить: вот так надо писать, это вот настоящая живопись, вот это ненастоящая. Я считаю, что лучше бы все молчали и писали свои работы. Лучше пусть искусствоведы говорят, чем художники друг о друге. Это хуже всего, когда художник другого начинает от зависти поливать грязью. Профессионалы должны оценивать, а профессионалов у нас очень мало, я скажу. Если раньше художники могли быть профессионалами-искусствоведами, тот же Грабарь (Игорь Иммануилович Грабарь, 1871 – 1961, русский и советский живописец, искусствовед, – прим. ред.), то сейчас искусствоведы-то нигде не были, никуда не ездили.

У художников есть такая черта – зависть, она многих губит. Лучше показывать своими работами, что ты можешь, что ты собой представляешь, чем трепаться, правильно это написано или неправильно.

"Я горы больше люблю. Степь? Я и так в степи родился"

– Почему у вас на большинстве картин – горы?

– Что у нас может вдохновить художника? Прежде всего, конечно, Алтай наш. Горы, куда мы выезжаем постоянно и зимой, и летом, и весной, и осенью. Природа как-то очищает человека, что ли, заставляет посмотреть, подумать о былом, о существовании.

– Вы постоянно ездите в горы на этюды?

– Этюды я применяю, но не только этюды. В некоторые места тащить этюдник тяжело. Я применяю и видеосъёмку, и фотосъёмку. Это не зазорно, я считаю, никакому творческому человеку. Врубель тоже применял фотографию и что? И не только Врубель (Михаил Александрович Врубель, 1856 – 1910, русский художник, – прим. ред.), но и Климт (Густав Климт, 1862 – 1918, австрийский художник и декоратор, – прим. ред.), и многие другие знаменитые художники применяли это.

– Какие у вас самые любимые места в Горном Алтае? Куда вы обычно ездите?

– До Куюса. Самые красивые – Шавлинские озера, Кучерлинское озеро, Аккемское. На Мультинские озера я много раз ходил пешком, этюды писал – очень красивые места. Когда выезжаешь, каждый раз что-то новенькое находишь. Даже скалы в Элекмонаре, Зубы дракона все их называют. Я их много раз писал с одной стороны, с другой, с третьей, с четвёртой. Каждый раз будет по-новому.

– А в крае есть любимые места?

– Даже не могу сказать. Я горы больше люблю. Степь? Я и так в степи родился, в Рубцовске.

– То есть любовь к горам у вас от противного?

– Ну да. (Смеётся.) Я весь Кавказ объехал, там тоже вдохновляюсь.

Старый Барнаул, конечно, мне нравится. Как Климов (Вадим Александрович Климов, арт-критик, галерист, – прим. ред.) сказал, площадь Октября названа в мою честь. (Смеётся.) Дом под шпилем я много раз в разных вариантах писал.

Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru

"Почему чиновник вешает к себе в кабинет горы? Он стремится к этим высотам"

– Какой у вас самый любимый материал?

– Масло. Бывает, я пишу и темперой, и акрилом, например, чтобы не запачкаться, или чтобы быстро высохло. Я ездил в Дагестан, в Северную Осетию писать этюды и работал там акрилом, потому что он быстро сохнет.

– Акварель не используете?

– Я писал в училище акварелью, но я не очень её люблю. У меня дочка (Евгения Октябрь, художница, – прим. ред.) любит, она мастер-акварелист, у неё натюрморты только отлетают. Но можно и маслом написать так же нежно. В масле много техник, которые будут похожи на акварель. У меня были такие моменты, я раньше экспериментировал с маслом. А сейчас просто перешёл на такую пастозную живопись.

– Как называется направление, в котором вы работаете? Это же не реализм?

– Почему? Вот это (показывает на один из горных пейзажей, – прим. ред.) реализм, чистейший реализм. Но что можно считать реализмом? Любая работа реалистична по своей сути. Просто манеры бывают разные – модерн, экспрессионизм, постимпрессионизм. Я считаю, что Женя (дочь Валерия Октября, – прим. ред.) работает в манере экспрессионизма. У неё экспрессивные работы, импульсные – бах-бах-бах. У меня реализм чуть-чуть с символизмом. Горы же всё-таки символ какой-то недосягаемости. Почему чиновник иногда вешает к себе в кабинет горы, вершины? Он стремится к этой вершине, к власти, он стремится к этим высотам, идёт к ним.

"Некоторые могут сказать: миллион! И будет картина стоять годами"

– Я недавно разговаривал с Вадимом Климовым, он сказал, что вы самый дорогой и самый продаваемый алтайский художник. Кто покупает ваши картины?

– Всё идёт от покупательной способности. Здесь, на Алтае, одна ценовая категория. Мои работы здесь покупают, отвозят в Москву и там продают в галереях в три раза дороже. Всё не так просто, как говорят. Каждый художник себя оценивает. Некоторые могут сказать: миллион! И будет картина стоять годами. У нас культура восприятия живописи, извините, очень низкая. На периферии тем более. Здесь мало кто понимает ценность живописи. А картина одна, и больше нет такой. Так она что, должна стоить как открытка или как репродукция?

У меня по каталогу для галерейщиков ценовая категория 4В. В ней – состоявшиеся, профессиональные художники, востребованные художественным рынком. В этом каталоге 2011 года начальная цена работы на холсте 50х60 маслом – 3360 долларов. А я продаю за 40 тысяч рублей!

– А у вас когда-нибудь покупали за такую цену, как в каталоге?

– Покупали. Некоторые работы, которые, я считаю, мне удались, я ценю очень дорого.

– Вы не все картины продаёте?

– Почему, все. Как говорится, не продаётся вдохновение, но можно рукопись продать. В очередь никто за живописью не стоит, я вам скажу. Чтобы что-то где-то продать, фотографии своих работ посылаешь везде, в соцсети сейчас. Люди смотрят, делают заказы. Но не часто.

Но, опять же, есть люди, которые ценят искусство. У некоторых коллекционеров по 60 моих работ дома. Но они не афишируют это.

– Что охотнее покупают?

– Горы, конечно. Вот они у меня стопкой стоят. Многие галерейщики на Алтае у меня покупают оптом и свою наценку делают. В Altay Resort, на "Аскате", на Телецком озере в Altay Village мои картины висят. Кто любит живопись, знает меня, приходят, покупают мои картины. У других художников, может быть, ещё больше покупают. Но я не завистливый человек.

"Я и в армии ваял Ильичей"

– Валерий Эрикович, в отличие от большинства нынешних художников вы успели поработать и в советское время. Правильно я понимаю, что тогда членство в Союзе художников было залогом благополучия в смысле доходов, возможности иметь мастерскую?

– Это да. Меня тогда не брали капитально, потому что был скандальным товарищем.

– А чем на жизнь зарабатывали?

– "Оформиловкой" здесь же, в Худфонде.

– Есть такое устойчивое выражение – ваять Ильичей. Вам приходилось рисовать портреты Ленина, Брежнева?

– Конечно. Я и в армии ваял Ильичей, и здесь ваял. Что только ни пришлось делать! Всё перепробовал – книжную графику, роспись на стенах, какие-то монументальные вещи, промграфику. Но всю жизнь любил живопись. Как мои дети говорят: на кухне писал.

Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru

"Мы же не сталевары…"

– Вы основатель целой династии художников…

– Я вообще не люблю это слово. Мы же не сталевары…

– Но тем не менее все ваши дети – художники. А до вас кто-то в семье рисовал?

– Мама. Отец и мать были инженерами-конструкторами в Рубцовске на Алтайском тракторном заводе. Я тоже там работал чертёжником, меня сразу после школы туда взяли в отдел главного конструктора – я в школе был самый первый по черчению. У меня был прекрасный педагог Илья Ильич Зыков, царство ему небесное. Он меня и натолкнул на творчество очень сильно. Он в черчении был мастер, но и в рисовании тоже. Много лекций читал нам – об импрессионистах, о передвижниках. Я полюбил это. Потом в изостудию ходил в Рубцовске к Тихонову Владиславу Владимировичу (художник и педагог, создатель и руководитель художественной студии в Рубцовске, – прим. ред).

У меня были сомнения – живопись или спорт, потому что я любил баскетбол, занимался, ездил на соревнования. Рост у меня маленький, но для школы его хватало, а уж потом можно было только разводящим быть.

Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru

– Как определились?

– После армии. Сначала подал документы в Московское художественное училище памяти 1905 года, но забрал их. В Новоалтайске второй год как открылось художественное училище, и мы с моим товарищем из Рубцовска Колей Мингалеевым (Николай Мингалеев, алтайский художник, член Союза художников России, – прим. ред.) туда поступили. Учились там у педагогов, друг у друга, педагоги у нас.

– Кто из известных алтайских художников учился с вами в одно время?

– Володя Каминский был на курс старше меня. Кто ещё? Николай Острецов, Володя Скулов. Все мы окончили с красными дипломами, нас направили работать в Художественный фонд. Работали, делали проекты. Коля Острецов поступил в Питере в "Муху" (Ленинградское высшее художественно-промышленное училище им. В.И. Мухиной, – прим. ред.), а я по баллам не прошёл в художественное училище в Москве – по специальностям были пятёрки, а по русскому и литературе трояки получил. Но я прошёл хорошую дизайнерскую школу в Сенеже под Москвой (Центральная экспериментальная студия Союза художников СССР в Доме творчества "Сенеж", – прим. ред.).

"Я горжусь, что дети встали на мой путь"

– Вы довольны своими детьми как художниками?

– Очень доволен. Они себя нашли, у них своя техника и свои клиенты, может быть, даже больше, чем у меня. Я горжусь, что они встали на мой путь. Внук сейчас тоже оканчивает художественное училище.

– Обсуждаете с ними их работы?

– А как же. Денис (Денис Октябрь, художник, – прим. ред.) и Женя здесь рядом. То один, то другой зовут: посмотри, папа, скажи своё мнение. Я обязательно всегда говорю. Говорю то, что сам чувствую, вижу, понимаю. Хотят – прислушиваются.

– Наверняка знаете, что вас за глаза называют Великий Октябрь?

– Сильно преувеличено. Ну какой я великий? Просто Октябрь. Это хорошо. Я себя не возвеличиваю, я сам знаю, чего я стою. А если говорят – пускай говорят.

Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru

– Вы знакомы с происхождением своей фамилии?

– После Октябрьской революции были октябрины – крестины на революционный лад. На эти октябрины приносили новорождённых и меняли им имена. И моего отца принесли. Новое имя ему не смогли придумать и поменяли фамилию, потому что фамилия у него была Жандармов. С революцией она совсем не вязалась, вот и поменяли. А имя у него Эрик – эра Октября. Вот такие были времена. Но мне нравится фамилия Октябрь – звучная такая, звонкая, осенняя, запоминается легко.

"Ждать чего-то не стоит. Ничего не получится"

– Как вы решаете, что сегодня будете писать – горы, натюрморт или балет, например?

– Все думают, что художник пришёл и начал писать. Он начал писать уже давно, сначала в голове. Если у меня настроение, я делаю серию. Если балет меня вдохновляет, то я приеду из Новосибирска, куда мы ездим с женой в театр оперы и балета, и у меня будет серия балета. Съезжу в Горный – у меня серия горных пейзажей. Съезжу в Израиль – у меня израильская серия. Из Китая привёз 35 работ.

– Какое у вас сейчас настроение?

– Сейчас Горный идёт, горы пишу. Люблю квадрат, в нем хорошо компоновать. Хотя и вертикальные, и горизонтальные есть работы.

– Формат и размер выбираете под покупателя?

– Нет, я пишу в своё удовольствие, не ориентируюсь на покупателя вообще никак. Вот хочу так и пишу так. А уже дело покупателя – выбрать вот этот формат или вот этот.

– Вы мечтаете написать что-то, что ещё не писали?

– Бывает, конечно. Бывает, что-то хочется. Но я считаю, надо писать то, что ты пережил, что тебя волнует на сегодняшний момент. Ждать чего-то – я потом напишу – не стоит. Ничего не получится.

Ранее Евгения Октябрь рассказала amic.ru о своей семье, арт-терапии, отцовской критике и тяге к земле. Она из знаменитой семьи барнаульских художников, пишет цветы, деревенские домики и мечтает сделать большую картину "Масленица".

Впервые интервью опубликовано 2 мая 2023 года.

«Психоделический дизайн». Барнаульская художница планирует выпускать футболки с принтами своих картин

Лика Добровольская считает тату искусством, уделяет большое внимание деталям и цвету, проектирует интерьеры и учит студентов

НОВОСТИОдин на один