Плохой хороший доктор. Известный онкоуролог Алтайского края о жизни, выборе и борьбе

Тридцать лет назад в алтайском онкодиспансере открылось специализированное отделение по лечению пациентов с раковыми опухолями урологической системы. Это было третье профильное отделение в Сибири и девятое – в России. Возглавил его тогда молодой хирург Сергей Варламов. Вообще-то, он мечтал о хирургии желудка и кишечника, а об урологии говорил: "Это последнее, чем я буду заниматься в жизни". Но по иронии судьбы фамилия Варламов зазвучала именно в онкоурологическом мире. Каково это – быть "плохим хорошим" доктором, Сергей Варламов рассказал корреспонденту amic.ru. А еще о том, почему жалеет, что поздно прочел Ремарка, и у кого сегодня учится житейской мудрости. 

Сергей Александрович Варламов окончил Алтайский государственный медицинский институт имени Ленинского комсомола. Доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ, отличник здравоохранения, член правления Российского общества онкоурологов. Соавтор десятков научных статей в самых авторитетных журналах мировой медицины – The New England Journal of Medicine, The Lancet, European Urology, "Онкоурология", "Вопросы онкологии", "Российский онкологический журнал".  

"Орифлейму" и не снилось

– Насколько серьезно изменился подход к лечению за тридцать лет?

– До создания специализированного отделения урологических пациентов в крае лечили только лучевым и лекарственным методами. Оперировали лишь опухоли почек и мочевого пузыря. А простатэктомию на Алтае не выполняли вообще.

Сравнивать отделение тридцатилетней давности и сейчас – это как сравнивать спецэффекты в старом и современном фильме: было так много непонятного и неизученного, что сегодня многие шаги, сделанные в то время, кажутся очень наивными.

НОВОСТИЗдоровье

«Кость в горле». Как в Барнауле строили онкологический корпус на Никитина, где тысячи пациентов получили шанс на жизнь

Я много лет храню на память "Атлас урогинекологических операций". На тот момент это было редчайшее издание, которое коллеги дали поизучать с возвратом. Копировальных машин в городе тогда было мало, и я полулегально обращался на одно из барнаульских промышленных предприятий, чтобы мне сделали для коллектива копию бесценного пособия.

Медсестры вспоминают те годы как время умелых ручек: сами катали ватные шарики для уколов, мастерили послеоперационные повязки, кипятили многоразовые шприцы, которые лопались от высоких температур. Из полторашек, собранных у пациентов, делали дренажи и мочеприемники. Простая клизма – и та была одна на все отделение. Когда фармацевтические компании стали приносить первые каталоги с импортными расходниками, наши девушки с таким же восхищением разглядывали всю эту заоблачную красоту, как каталоги Avon или Oriflame.

И вот в таких условиях мы потихонечку двигались. Когда в начале 2000-х Алтай посетил знаменитый американский профессор Ким Боридел, он в изумлении отметил: "Как вы вообще умудряетесь лечить пациентов? Руки у ваших врачей – замечательные!"

Не рядовое событие

– И от чего же он пришел в такой восторг? 

– Мы единственные в крае выполняли технически сложные органосохранные операции, в том числе и на единственной почке. Да, это была хирургия открытого доступа, но и это уже был серьезный прорыв.

Метод простатэктомии мы внедряли одними из первых в Сибири и за Уралом. Вдумайтесь: в 1995 году во всей России было сделано всего 38 таких операций, а сейчас только в одном нашем отделении их проводится больше 120 в год.

Сегодня около 70% всех хирургических вмешательств на почках, мочевом пузыре и простате в отделении выполняется лапароскопически – через небольшие проколы, что сокращает сроки реабилитации и послеоперационные осложнения.

Из последних нововведений – наши специалисты освоили лапароскопическую цистэктомию (удаление мочевого пузыря) с одновременной кишечной пластикой. И подобные операции сегодня выполняют далеко не во всех крупных городах.

– Это все хирургия. А что же лучевая и лекарственная терапия, с которых начиналось лечение пациентов урологического профиля в алтайских онкодиспансерах?

– В последние годы появился большой выбор эффективных противоопухолевых препаратов. Именно эффективных. То есть таких, которые не просто продлевают жизнь пациентам, но и обеспечивают достойное качество – люди могут заниматься привычными делами, в том числе и успешно работать.

НОВОСТИЗдоровье

"В очереди стоят хирурги". Какие новые операции будут делать в алтайском онкоцентре

Огромную роль играют лекарства в ситуациях, когда опухоль вышла за пределы возможностей хирургии. Когда-то это были единичные препараты, которые блокировали рост сосудов, питающих опухоль. Сейчас открыты уже десятки совершенно иных, куда более эффективных.

И если 20-30 лет назад чувствительность метастатических форм, допустим, рака почки, к "древним" препаратам составляла всего 10-12%, то сегодня положительный ответ на лекарства мы получаем у 80% больных. Есть случаи и полного излечения. Да, их немного, но тридцать лет назад такой перспективы для пациентов с метастатическими формами рака не было вообще.

Что касается лучевой терапии – в прошлом году в нашем диспансере внедрили методику брахитерапии при раке простаты. Эту технологию давно ждали и врачи, и особенно пациенты. Благодаря федеральной программе в диспансер был приобретен новый современный аппарат гамма-терапевтического контактного облучения. На нем уже выполнено 50 сеансов. Эффект от брахитерапии сопоставим с результатами радикальной простатэктомии. При этом брахитерапия является менее травматичной манипуляцией.

Так что не буду скромничать: я удовлетворен результатом своей работы и работы всей нашей команды. Могу сказать, что наше алтайское отделение уверенно входит в первую десятку – наряду с ведущими онкологическими научно-исследовательскими центрами страны. Коллеги как-то поделились, что главный онколог России, академик Андрей Дмитриевич Каприн, в кулуарной беседе отметил: "Вам повезло с Варламовым". Значит, эти тридцать лет прожиты не зря.

Матерые специалисты 

– Сын пошел по вашим стопам: как вы восприняли его выбор и насколько довольны результатом?

– Выбирал он сам, но, конечно, на основании того, что видел и слышал о профессии в семье. Сейчас ему 35 лет. Примерно в этом же возрасте я стал заведовать отделением. Но могу сказать, что он сейчас знает и умеет намного больше по сравнению с тем, что было в моем багаже на тот же самый возраст. Одинаково хорошо разбирается в хирургии и лекарственном лечении. И это не только мое мнение, но и мнение коллег, в том числе из Российского общества онкоурологов.

Сын состоялся в профессии, добился хороших результатов. Видеозаписи его операций пользуются устойчивым спросом: 200-300 просмотров на узкоспециализированном сайте – это очень много. На что-то обычное занятой специалист тратить полтора часа личного времени, поверьте, не будет.

– В отделении довольно молодой коллектив, а молодежь нынче много ругают, мол, безответственные, к трудностям не готовы...

– В своей команде я уверен на все сто процентов. У нас не просто интересно, у нас престижно. Молодые врачи ценят возможность развиваться в работе на новом современном оборудовании, участвовать в многоцентровых клинических исследованиях лекарственных препаратов и публиковать итоги своих изысканий в ведущих российских и мировых медицинских журналах.

Каждый раз очень интересно наблюдать, как молодой малоопытный врач постепенно превращается в матерого специалиста, которого с удовольствием примут в специализированное отделение любой клиники.

Случайности не случайны

– А как вы сами пришли в профессию? Есть у вас история в духе врачебных династий?

– Вот ее-то как раз и не было. До меня в родне не было медиков, и сам я никогда не думал об этой профессии. К концу школы еще не успел определиться с выбором. Мама предложила поступать в медицинский, я подумал: а почему бы и нет? Профессия серьезная, уважаемая. В интернатуре мы должны были по очереди знакомиться со всеми ключевыми хирургическими направлениями, чтобы определиться с будущей специализацией. Когда дошла очередь до урологического отделения, я добросовестно отработал положенный месяц, но в этом направлении себя не видел совершенно. Меня привлекала сложная хирургия желудка и кишечника. И тут поступило предложение заняться организацией онкоурологического отделения.

– Получается, судьбу онкоурологии на Алтае решила цепочка случайных решений?

– Знаете, случайности не случайны. Жизненные обстоятельства всегда складываются так, что человек, пусть даже подспудно и взвешивает все за и против, выбирает то, что считает правильным. Прежде чем принять это предложение, я серьезно размышлял. В итоге понял, что для меня важны перспектива освоения огромного массива новых знаний и навыков и возможность принимать нестандартные решения. К тому же урологическая хирургия по сложности ничуть не уступает кишечной, так что от вызова самому себе отказываться не пришлось.

– Когда-нибудь считали, скольких людей вы прооперировали за годы работы?

– Нет. Но это не сложно сделать прямо сейчас. Примерно 300 пациентов в год – за тридцать лет получается плюс-минус 9 тысяч человек. Слушайте, никогда даже не задумывался – а это ведь очень прилично!

– Есть те, что запомнились особенно?

– Такие есть у каждого хирурга. Я, пожалуй, отмечу пациентов, которым какой-то вид операций делался впервые. В этом случае на хирурге лежит двойная, а то и тройная ответственность. Онкоурология требует владения множеством смежных хирургических навыков, ведь опухоли наших пациентов расположены в тесной близости с другими органами: желудком, кишечником, поджелудочной железой, половыми органами, и опухолевый процесс порой распространяется на них. Овладеть необходимыми приемами еще во время моей работы в отделении общей онкологии диспансера мне помог замечательный хирург Александр Петрович Елинов. Всегда вспоминаю его с благодарностью.

Сергей Александрович Варламов/ фото предоставлено пресс-службой онкоцентра

Уметь слышать

– Онкоурологическая хирургия травматична не только физически. Спасая жизни – особенно если речь идет об операциях по удалению простаты у мужчин, – вам нередко приходилось наносить тяжелые психологические травмы. Каково это – быть плохим и хорошим врачом одновременно?

– Не просто. Очень важно установить доверительный контакт с пациентом.

И если ты искренне интересуешься, как появилась болезнь, как она протекала, почему пациент пришел именно сейчас, а не раньше или позже, если он для тебя – человек с индивидуальной ситуацией, которая требует индивидуального же решения, то паника утихает. Это дает ему возможность увидеть, что вокруг полно пациентов с такой же точно ситуацией – живых, бодрых, оптимистично настроенных. А лучшего аргумента в пользу врача вряд ли можно придумать. Беседы с пациентами – это не праздные разговоры, а очень важный этап лечения. Человек имеет право и должен знать обо всех рисках. Иногда из-за особенностей анатомии органа или самой опухоли мужчина после операции может лишиться возможности жить интимной жизнью. Но стоит оставить даже малюсенький кусочек – и болезнь вернется. Это очень непростой выбор.

– Говорят, насмотревшись трагедий в жизни, не хочется искать трагедии в кино и книгах. А какие фильмы и книги любите вы?

– Люблю старые фильмы со смыслом. Пусть они с современной точки зрения и наивные, зато искренние. Из книг предпочитаю классику. Сейчас перечитываю Ремарка "Черный обелиск". Хотя в книге много черного юмора, это все равно жизнеутверждающий роман о великой силе любви, способной вылечить даже душевнобольного. Вообще, жалею, что книги этого автора не попались мне в 15-16 лет – они могли бы дать много мудрости.

– А собственную книгу на пенсии напишете? Может, мемуары?

– Для этого нужен особый настрой – пока не знаю. Выйду на пенсию – подтяну английский, буду больше общаться с внуком. Я хоть и старше его в десять раз, но нам совершенно не скучно вместе, наоборот – проводим в интересных занятиях все выходные. С ним очень любопытно беседовать – в детских рассуждениях много житейской мудрости. Взрослым есть чему поучиться, главное – уметь слышать.