"Без памяти": правильно ли, что история самого большого из сталинских лагерей на Алтае оказалась никому не нужна?

Чистюнька вроде обычное алтайское село, но на деле – настоящий временной портал. При этом путешествия в дореволюционную эпоху и эпоху Гражданской войны здесь предлагают публике охотно, предъявляя памятник основоположнику экономической географии Баранскому и монумент в честь партизан Гражданской войны. В ближайшее время, есть надежда, через село пройдет новый туристический маршрут – "По следам "Царицы ваз", тоже перемещение во времени. Но есть в истории села страницы, гордиться которыми Чистюнька не спешит – с 1932 года больше 20 лет рядом с селом располагался один из лагерей ГУЛАГа, в сороковые – единственный на весь Алтай…

"Днём прятался на чердаке, а ночами работал в своём саду…"

Это в Германии из концлагеря Дахау сделали мемориал. В Чистюньке, как, впрочем, и в других местах, о мемориале речи нет.

Лагерь располагался в полутора десятках километров от Чистюньки – там, где сейчас поселок Кировский, в 30-50-е годы называвшийся Комендантск. Лагерное прошлое Кировского не отмечено никак.

– Я предлагал поставить в память о тех, кто сидел или погиб в лагере, часовню и памятный знак. И место есть подходящее – там, где был лагерный карцер, – говорит Сергей Поздин, директор Топчихинского музея, историк-исследователь. – А плиту памяти – на нынешнем сельсовете, это ведь здание лагерного штаба. Но как-то не встретил понимания…

Сергей Поздин возвращает из небытия имена и судьбы. Некоторые истории – мучительно-трогательные сюжеты для фильмов, которые, видимо, никогда не будут сняты. Сергей Поздин рассказывал нам о жителе села Володарка Архипове, владельце сада. Во время коллективизации Архипов отказался сдавать сад в колхоз, тогда его обложили непосильным налогом и за неуплату стали сажать – сначала на год, потом – на три. Сажали рядом, в Чистюньку, до Володарки – рукой подать. Архипов то и дело сбегал.

– И каждый раз приходил к себе домой, – рассказывает Сергей Поздин. – Он понимал, что его, безусловно, найдут, чтобы спастись, надо уходить подальше. Но он шел к саду. Днями прятался на чердаке, а ночами работал в саду…

После очередного побега и поимки лагерное начальство решило: чего возиться с этим садоводом? Архипова признали саботажником по 58-й статье, осудили к смертной казни и расстреляли…

Шутка про маму Сталина стоила жизни

Нынешним людям кажется нелепостью, что в лагерь можно было угодить за неудачную шутку про вождя. А зря…

– Я читал протоколы допросов зубного врача Веры Владимировны Мицкевич. Преступления у нее были такие: к соседям по бараку она обращалась "господа заключенные" – это квалифицировали как пропаганду дворянского образа жизни. В те времена по лагерям ходила байка, будто в Тбилиси, когда люди ехали на работу, на остановке трамвая в толкучке оттерли бабку от входа. А потом кто-то сказал: "Да это же мама Сталина!" И все расступились и пропустили ее. Мицкевич, выслушав это, сказала: "Если Сталин – отец народов, а его мама ездит на трамвае и ему дела до нее нет, то о нас он точно никогда не вспомнит". Это следствие представило как распускание слухов о Сталине. Она рассказала кому-то из заключенных про то, что к ней как к врачу приходил сын Постышева. Он хоть и сын одного из больших советских руководителей, а тоже попал в лагерь – сказал что-то не то про колхозы. Мицкевич спросила: "У вас же папа в Политбюро, не мог разве похлопотать?" Он ответил: "Отец ходил. Но Сталин сказал: "Пусть поучится колхозному строительству". Это расценили уже как антисоветскую агитацию. И… высшая мера, расстрел.

По словам Поздина, самые тяжелые времена в лагере – это 1937-1938 годы.

– Это был самый разгул репрессий внутри лагерей, в Сиблаге. На воле шла "большая чистка", и те, кто ее проводил, получали ордена и медали. Но опера в лагерях тоже ведь хотели орденов и медалей! И они стали из уже имеющихся под рукой "врагов народа" "выявлять" заговорщиков.

И в Чистюньском лагере в эти годы одну за другой "выявили" несколько групп заговорщиков. Первая – из шестерых финнов, обвиненных в том, что они из лагеря сотрудничали с финской контрразвездкой, сообщали ей секретные данные, например, о лагере и железной дороге Новосибирск – Барнаул.

– Лорви Адам Иванович, которого сделали лидером финских заговорщиков, сказал, что с трудом представляет, где Барнаул: "Меня привезли в вагоне, и я не видел ничего". Но это никого не интересовало. Их расстреляли, – рассказывает Поздин. – Потом были поляки – 11 человек. Их привязали к ПОВ (Польская военная организация. – Прим. "АП"). Потом – немцы, 10 человек. Их обвинили в сотрудничестве с фашистской контрразведкой и в том, что они готовились в случае нападения Германии на СССР поднять восстание в лагере. Далее, в августе 1937 года, – 11 священников…

Святых отцов обвинили в том, что они "вели среди заключенных контрреволюционную агитацию, распространяли провокационные слухи о войне и близости свержения советской власти". Лидером группы следователи считали архиепископа Рязанского и Шацкого Иувеналия, отбывавшего в Чистюньке относительно мягкий срок в пять лет за контрреволюционную деятельность.

Одним из них был Мирон Ржепик, московский священник. Арестованный еще в 1931 году по "делу Инюшина", по которому почти все были расстреляны, Ржепик получил 10 лет за антисоветскую агитацию, а теперь НКВД, видимо, решил исправить недосмотр.

Из числа остальных – Сальков, Баранович, Востоков, Жигалов, Карпенко, Симонов, Васильчишин, Трусевич, Никольский, Кирсанов. Выяснить хоть что-то удалось лишь о Салькове: Евгений Сальков (если это он) – преследовавшийся большевиками еще с 20-х годов сподвижник епископа Глуховского Дамаскина. Имея юридическое образование, Сальков ухитрился в 1922 году выиграть "процесс крымских церковников", обвиненных в утайке от властей церковного имущества.

Обвинялись святые отцы в том, что под прикрытием отправления религиозных обрядов они якобы вели контрреволюционную агитацию, дискредитировали советскую власть. Следствие велось быстро. – Например, известно, что Мирона Ржепика приговорили 7 сентября, а 13-го уже расстреляли. Архиепископа Иувеналия казнили в ночь на 25 октября 1937 года.

Архиепископ Иувеналий и священник Мирон Ржепик причислены к лику святых новомучеников и исповедников российских. Но на том месте, где они окончили свои земные дни, ни креста, ни камня…

– Место, где под Чистюнькой были расстрельные рвы, в принципе, известно, – говорит Сергей Поздин. – Но для подтверждения надо заложить шурфы, провести раскопки. Я предлагал: давайте. Но…

О жертвах войны говорят: "Вспомним всех поименно, это нужно не мертвым, это надо живым". Репрессированных вспоминать поименно мало кто стремится, неужели нам, живым, это не надо?

Уголовные или политические?

В годы своего расцвета лагерь был больше, чем село.

– В 1942 году здесь находилось больше 4200 заключенных, – рассказывает Сергей Поздин. – Из них 1112 человек – политические, по 58-й статье. Остальные – бытовики: кто за растрату, кто за невыполнение продналога, кто за расхищение госсобственности.

Это вроде бы подтверждает основное возражение тех, кто не верит в репрессии, мол, далеко не все сидели за политику, многие сидели по уголовным статьям. Но давайте разберемся, что значила в те времена уголовная статья.

– Я еще застал многих из тех, кто сидел в этом лагере, некоторые и сейчас живы. Вот дядя Ваня Лябушев рассказывал мне, за что получил срок. Учился в ремесленном, жили голодно, решили с пацанами обменять на продукты простыни из общежития. И надо же было им постучать с этим предложением в дом местного участкового! Пацаны сбежали, но Лябушева участковый поймал. Дали семь лет, – рассказывает Сергей Поздин о судьбах своих односельчан. – Марфа Мирошниченко в войну молодой девкой попала в лагерь на 10 лет. Во время войны весь хлеб вывозили из амбаров подчистую. Работали за трудодни, по которым не давали ничего. А работали дети, жены, родители тех, кто воевал. И председатель предложил: "Когда зерно повезут, две брички отстанут, вернутся и в амбар Марфе Мирошниченко ссыплют. Мы отчитаемся, а зерно это поделим, чтобы хоть что-то было". Ссыпали, разделили, и кто-то стукнул. Арестовали председателя, паренька-возчика и Марфу. Дали по десятке и всех отправили сидеть в Чистюньку. Председатель и пацан умерли, а она жива осталась. Дядя Коля Гендиберия в начале войны попал в оккупацию на Западной Украине, но посадили его не за это. В 1944 году Гендиберия забрали в армию, но в одном из первых же боев ему осколком оторвало пятку. Его комиссовали. Пришел он домой – у него жена, дети, а есть нечего. Украл ведро картошки. Его поймали и дали 10 лет…

Уголовники они или политические, если для решения самых насущных вопросов вынуждены были преступать закон? Тут у каждого ответ свой, а у многих и не будет ответа, мол, отстаньте, чего вы лезете со своей историей, давайте жить сегодняшним днем. Но при таком подходе не сползем ли из сегодня во вчера?

Лагерные зэки подкармливали колхозников

– Мне иногда говорят: "Чего вы носитесь с этими репрессированными, они в лагере жили лучше, чем в колхозе?!" – говорит Сергей Поздин.

Времена, когда в лагере было лучше, чем в колхозе, – это с 1946 по 1951 год, здесь согласно приказу МВД СССР № 0154 "Об организации специальных подразделений для оздоровления физического состояния заключенных, содержащихся в исправительно-трудовых лагерях и колониях МВД" устроили оздоровительный лагерь.

– Я думаю, что Берия рассматривал лагеря как большой хозяйственный механизм. Заключенные для него были рабами, но в то же время и выгодной рабочей силой, которую следовало использовать по максимуму. Старики рассказывали, что в лагере стояли бочки с горбушей, которой кормили свиней, но и заключенные могли брать ее и варить себе. Будто бы даже из лагеря подкармливали деревенских. С одной стороны, вот как хорошо жили в лагере! А с другой – но тогда как же жили крестьяне?! И почему они так жили? – задает Сергей Поздин один из неудобных сегодняшних вопросов.

В Чистюньлаг привозили доходяг, здесь их подлечивали, подкармливали и снова отправляли на стройки социализма. Тот же Иван Лябушев, попавшийся при попытке продать простыню, быстро истощился в лагере, по этой причине и направили его в Чистюньский ОЛП.

– Он рассказывал, что другие зэки поздравляли его, говорили, что теперь он спасется, – говорит Сергей Поздин. – И правда: по приезде сюда он уже не мог ходить и его вместе с другими доходягами везли в лагерь на телегах, а здесь довольно быстро поправился.

Если хорошо жили рабы, то о рабовладельцах и говорить нечего. Комендантск был почти городом, здесь имелись ДК, парк, школа, больница, аллея. Чистюнька рядом с Комендантском выглядела бедным родственником. Однако очень скоро великолепию Комендатска пришел конец.

Оздоровительным Чистюньский лагерь был пять лет, с 1946-го по 1951-й. Затем его реорганизовали в обычный. А потом настал 1953 год, в апреле которого лагерь одномоментно ликвидировали: уголовникам вышла амнистия, а политических отправили досиживать в Мариинск, столицу Сиблага.

Иван Лябушев, отсидев, уехал было на родину, но скоро вернулся в Чистюньку. Правда, не в лагерь, а… в совхоз. Но работал Лябушев на том же самом своем лагерном тракторе.

– Уезжали, освободившись, не все. "Враг народа" – это же оставалось клеймом, – рассказывает Сергей Поздин. – Наталья Алексеевна Сучилина, врач, отсидев в Чистюньке свой срок, никуда не поехала. Она сказала себе: дважды в одну воду не войдешь. И работала здесь же, в лагере, но уже вольным врачом. Потом – в женской колонии в Барнауле. Даже получила офицерское звание в МВД, вот какой поворот! Многие оставались. От этих людей я и узнавал про лагерную жизнь.

С тех пор сменились поколения и потомки тех, кто сидел, даже породнились с потомками тех, кто охранял. Были в Чистюньке и такие случаи.

– На одной свадьбе сидели деды – один сидел, а другой – охранял… Ничего, не подрались, – усмехается Сергей Поздин.

Из "достопримечательностей" осталось только здание бывшего лагерного штаба. В нем была школа, потом дом престарелых, в котором некоторые заключенные доживали свой век. Теперь в этих стенах снова власть – сельсовет. Поздин предлагал повесить на стену мемориальную доску. Но никто, как говорит он, не загорелся.

– Эта тема задевает меня не по личным мотивам – у меня никто не сидел. Но Сибирь – это не только место, где репрессировали сибиряков. Это каторжное место всей России, – объясняет Сергей Поздин. – А у нас в школе разве что про декабристов рассказывают. И дети не знают, что горе человеческое, оно вот, рядом было…

Сталинские репрессии остаются историей без покаяния и без прощения. Это одно из тех зеркал, в которые России неприятно смотреться – уж больно страшный получается лик. В Германии в концлагеря возят школьников, чтобы знали, как тонок слой человечности, как легко он сдувается и чем это оборачивается. Прививка получается болезненной – дети, говорят, заливаются слезами. Но, может, для того, чтобы оставаться людьми, нам всем не хватает именно этих слез?

О Руслановой

Одна из лагерных легенд о том, что в Чистюньлаге какое-то время отбывала срок знаменитая в советское время исполнительница народных песен Лидия Русланова. Ее муж, генерал Владимир Крюков, входил в ближайшее окружение маршала Жукова, которого Сталин в тот момент заподозрил в заговоре. Русланова была схвачена в сентябре 1948 года вслед за Крюковым. Судили ее по 58-й статье за антисоветскую пропаганду. Документальных данных о том, что она была в Чистюньке, нет. Более того, в книгах и публикациях о Руслановой говорится, что в лагерях она была всего три месяца – в Озерлаге (поселки Изыкан и Тайшет Иркутской области). Затем в 1950 году ее перевели во Владимир, где она оставалась вплоть до освобождения в 1953 году. "Есть люди, которые уверяют, что видели Русланову в нашем лагере своими глазами. По одним рассказам, она работала в теплице, по другим – пела для начальства, – говорит Поздин. – В те времена было в порядке вещей, когда начальник лагеря обращался с просьбой прислать в лагерь для выступлений кого-нибудь из артистов, которых в лагерях было множество. Могли из Чистюньки послать заявку и на Русланову? А почему нет..."