Стихия найдёт выход. Алтайский филолог о том, надо ли спасать наш язык от англицизмов

Власти объявили войну иностранным заимствованиям в русском языке. 28 февраля Владимир Путин подписал закон "о чистоте языка", запрещающий использовать в публичных выступлениях иностранные заимствования. Так что клинингу, коворкингу, краудфандингу и прочей иностранщине СМИ и политикам придётся искать русскоязычные аналоги.

В обществе закон вызвал бурные споры. Одни поддерживают инициативу и считают, что давно пора было избавиться от зарубежных слов. Другие уверены, что запреты только навредят – язык и сам в состоянии отсеять лишнее.

Чтобы понять, кто из них прав, мы поговорили с доктором филологических наук, завкафедрой теории и практики журналистики АлтГУ Еленой Лукашевич. О том, действительно ли русский язык в кризисе и нуждается ли он в спасении и "очищении", – в материале amic.ru.

"Не трагедия языка – трагедия нации"

– Елена Васильевна, авторы закона о чистоте русского языка, который уже подписал Владимир Путин, уверены: мы переживаем настоящее засилье иностранных заимствований. Мол, везде мы только и слышим "дедлайн", "коворкинг", "перформанс". Вы с этим согласны?

– Для меня, как для исследователя языка, важен не только сам закон, но и риторика его обсуждения. Так вот, слова "чистота" и "засилье" – очень оценочные. Возьмите толковый онлайн-словарь Т.Ф. Ефремовой и посмотрите значение слова "засилье": "отрицательно сказывающееся, подавляющее влияние чего-либо на ход жизни".

Видите, какая оценка изначально заложена в эту риторику?

На мой взгляд, такого уж подавления русского языка и тем более нашей жизни англицизмами мы не наблюдаем. Просто есть сферы, где без заимствований совсем не обойтись: эти слова пришли к нам вместе с явлениями, которые они обозначают.

Например, когда я готовилась к интервью, попробовала прочитать доклад Антона Силуанова, главы Минфина. Больше трети слов – заимствования. Но виноват ли министр в том, что сама экономика пропитана иностранными явлениями и словами, аналогов которым у нас нет?

И таких сфер можно ещё много перечислить.

– Есть ли вообще какая-то черта или грань, после которой можно смело сказать: "Так, ну это уже перебор, заимствований слишком много"? Может быть, есть какая-то статистика с количеством иностранных слов?

– Есть очень хорошее выражение: "Язык создан по мерке человека". Но ведь мера у каждого своя. Кто и каким образом может высчитать эту чрезмерность? Сколько людей – столько и мнений.

Нет ни одного словаря, где было бы обозначено соотношение наших и чужих слов в языке. Мне кажется, не найдётся и учёного, который был бы готов сказать: "Сейчас у нас в языке столько-то процентов англицизмов, и это очень много".

По-моему, это очень сложный вопрос, который на сегодняшний день решения не имеет.

– Я так понимаю, на вопрос, какое иностранное слово нужное, а какое лишнее, тоже никто объективно не ответит?

– Предлагаю просто обратиться к значению слово "чистота", которое в словарях объясняют через антоним "грязь". Это "освобождение от грязи, какой-то составляющей, которая мешает и замусоривает".

Получается, что мы очень категорично говорим, что от каких-то слов надо избавиться, потому что они – мусор.

Я с этим абсолютно не согласна и как человек, и как специалист, занимающийся проблемами русского языка. К каждому слову, которое уже к нам пришло, нужно относиться бережно и чётко понимать его современный функционал.

Кто будет решать, какое слово нужное, а какое нет? Мне кажется, каждый человек может решить это только сам для себя.

– А как вы относитесь к утверждению, что русский язык находится в глубоком кризисе?

– Русский язык – это огромная структура и система. Например, лингвист Скляревская отмечала, что вместе с коллегами изучила более двух миллионов словоупотреблений, чтобы составить словарь актуальной лексики начала XXI века (8500 слов). С тех пор количество слов только увеличилось.

При этом я не думаю, что словарный запас среднестатистического человека приближается хотя бы к 20 тысячам слов. Словарь языка великого А.С. Пушкина, например, включает 21 тысячу слов.

Если язык – это живой человеческий организм, то из-за нашей лени у него двигается в лучшем случае мизинчик.Поэтому заявлять, что эта система находится в кризисе, в корне неверно.

Тут я процитирую известного лингвиста, Майю Ивановну Черемисину из Новосибирска. Ещё в 90-е, когда обсуждали состояние языка современности, она сказала так:

"В кризисе не язык русский, а русская культура. Когда на таком языке-айсберге, как русский, перестают говорить грамотно и вразумительно, это не трагедия языка. Это трагедия нации".

Я с ней абсолютно согласна. На мой взгляд, в русском языке кризиса нет и быть не может. Вопрос лишь в том, как мы, россияне, им пользуемся.

Пуристы против антинормализаторов

– Вас послушать, и сразу кажется, что вроде и спорить не о чем. Тем не менее новости о проблемах русского языка вызывают бурную реакцию. Наши читатели в комментариях устроили настоящую битву "добра и зла" на тему заимствований. Я так понимаю, это давний спор?

– Я бы сказала, это цикл. Терпимое отношение к заимствованию постоянно чередуется с полной нетерпимостью.

Идёт время, в нашей жизни появляются новые явления, вместе с которыми в наш язык приходят и новые иностранные слова. Язык пополняется. А потом маятник качается в другую сторону. Кто-то вдруг вспоминает: "Надо же одуматься и остановиться. Решить, всё ли нам нужно. Лишнее отбросить".

Лучше всего две эти крайности отражают два ярких термина – пуризм и антинормализаторство.

Сторонники пуризма считают, что нужно отказаться от активного употребления иностранных слов в русском языке. По их мнению, нужно бороться за чистоту нашего языка. Убрать всё, что является чуждым.

Чаще всего они предлагают заменять иностранные слова окказионализмами. Скорее всего, это будет буквальная попытка перевода смысла или структуры слова: аудитория – слушалище и т. п.

Противоположный полюс – антинормализаторство. Это когда люди говорят: "А давайте вообще ничего трогать не будем. Язык – это живой самостоятельный организм. Если надо, он сам отряхнётся от лишних слов. Если люди используют заимствования, значит, они нужны".

– Когда вы сказали об окказионализмах, на ум сразу пришла история с "селфи". Владимир Жириновский несколько лет назад на полном серьёзе предлагал заменить это заморское слово "себяшкой". Мягко сказать, себяшка у нас не прижилась. Её если и вспоминают, то лишь в качестве шутки.

– Хороший пример. Тут как раз видна суть: человек, который пытается насильно кому-то что-то показать и доказать, руководствуется исключительно своими потребностями. У людей, которые используют слово "селфи", совершенно другие возрастные, профессиональные и образовательные особенности.

Мне кажется, те, кто наиболее яростно и непримиримо относятся к иностранным словам, не нуждаются в самих явлениях, которые они обозначают. Плюс, эти слова пугают их в речи других. Это же сигнал, что между ними и другими есть отличия. Кроме того, тут проявляется потребность в идентичности. По мнению пуристов, они таким образом защищают нашу народную самобытность.

Но в итоге те, кому необходимо слово "селфи", используют его дальше. Для них оно даже звучит более естественно, чем "себяшка", ведь они выросли в совершенно другой среде, лучше знают английский язык.

Поэтому попытка "насадить" людям окказионализм и не удалась.

– Наверное, я всё-таки этот самый антинормализатор. Мне кажется абсолютно нормальным, что язык меняется и в него приходят заимствования. Если слово прижилось – значит, оно нужно людям.

– "Нормально" – тоже оценочное слово. Для одного это может быть нормально, а для другого – неприемлемо.

Тут можно применить слово "естественно". Это часть языкового процесса – иностранные заимствования всегда пополняли наш язык. Многие слова, которые мы, не задумываясь, считаем родными, на самом деле пришли из другого языка.

Остановить процесс невозможно: люди по всей планете связаны множеством нитей. Язык всегда будет пополняться.

– Как, например, "интервью", на которое я вас пригласил.

– Или "кабинет", в котором мы сидим. Таких слов очень много, и избежать заимствований совсем в любом случае не получится.

– А чья позиция – пуристов или антинормализаторов – ближе вам?

– Для меня, как для специалиста, это две грани одной шкалы, истина на которой лежит где-то посередине.

Нельзя быть жёстким пуристом: язык не подвержен такому контролю. Полностью искоренить иностранные слова невозможно.

Но и определённые нормы языка обязательно должны быть: без них никуда.

Он вам не "бебиситтер"

– Со словами, которые пришли к нам вместе с новыми сферами, всё ясно. Но сегодня в ходу слова, аналоги которым давно есть в русском языке. Те же "клининг" и "бебиситтер". Вам эти слова не кажутся лишними, когда есть "уборка" и "няня"?

– Я считаю подобные слова данью социальному статусу и престижу. И изначально я была твёрдо уверена, что вполне можно вернуться к той же "уборке". Но затем я провела работу лексикографа: изучила значение слова "клининг" по разным текстам.

"Клининг" – это, в первую очередь, профессиональная уборка, которая включает в себя множество этапов. Тщательнейшая, можно сказать. Для неё должны быть специальные технические средства. А проводить её должны профессионалы, которые чётко знают, как ухаживать за разными вещами.

То есть мы видим, что у "клининга" есть оттенок значения, который довольно серьёзно отличается от обычной уборки.

С "бебиситтером" ещё интереснее. Кажется, что все понимают, что это за человек и какие функции он выполняет. Но и там много нюансов. Няня – это человек, которого приняли на работу, на полный день. А бебиситтер – кратковременная работа. Арину Родионовну бебиситтером не назовёшь. А подготовленная агентством студентка, которая посидит два часа с ребёнком, пока мама сходит на маникюр, – бебиситтер, но не няня.

И это лишь два слова, которые мы для примера разобрали. Практически любое слово, которое прижилось в нашем языке, имеет свой оттенок значения. В языке всё разумно устроено: дублетов, которые имели бы абсолютно одинаковое значение, крайне мало.

Так сложилось, что то же слово "уборщик" в современном языке имеет коннотацию низкого социального статуса. Поэтому люди посчитали необходимым использовать более престижный вариант. И он прижился: сегодня появились сочетания вроде "клининговое агентство", созданное по правилам русского языка. Это значит, что язык принял "клининг" и уже считает своим словом. Например, консьерж – это не швейцар, не привратник, не дворник, не охранник.

– А как быть с такими словами, как "хайп", "кринж", "треш" и подобными? Их активно используют подростки, но постепенно они попадают в обиход и ко взрослым.

– Это мода, которой многие болеют в подростковом возрасте. Я часто слышу жалобы от взрослых людей, что они даже значения слов "хайп" и "кринж" не понимают. Но в этом и суть "языка посвящённых", которым между собой пользуются молодые люди.

Так и задумано, чтобы родители, учителя и т.д. не понимали. Это попытка отделиться: "Мы другие и у нас есть своё". Не считаю, что к этому нужно относиться с таким негативом. Нужно понимать, что дети станут взрослее и уйдут от этого.

Но медиаполе очень многое делает для распространения этих слов: в той же рекламе. Это ведь слова-крючки, которые цепляют молодёжь. Но качественную рекламу ещё нужно постараться сделать. Если просто выйдет медийная персона и начнёт говорить "кринж", "краш" и прочее, это не сработает. Наоборот, оттолкнёт.

Но вот у того же Дмитрия Нагиева, мне кажется, получается. В его речи "хайп" не кажется чужим. Хорошо это или плохо, не знаю. Льщу себе, что не ловлюсь на эти уловки и эти слова не использую. Но в своё время постаралась изучить значение этих слов на случай, если доведётся услышать в каком-то кругу.

"В условиях тоталитарного языка мы уже жили – ничего хорошего"

– Зачем вдруг понадобился отдельный закон, если язык и сам неплохо справляется с задачей отделить нужное от ненужного?

– История на самом деле долгая и интересная. Федеральный закон "О государственном языке РФ" издали в 2005 году. Примерно с того же времени и тянется эта история с заимствованиями. Причём большая часть моментов, из-за которых сейчас активно спорят в Сети, уже в той редакции закона была так или иначе обозначена.

В 2014 году в закон вносились поправки, как раз связанные с недопущением использования слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка. За исключением слов, не имеющих аналогов в русском языке.

То есть работа идёт уже долгое время. И проблемы с нормативными словарями и справочниками обозначаются как минимум с 2009 года. Тогда Министерство образования предложило свой набор словарей, но он оказался неполным. В том списке не было ни одного толкового словаря.

Мне кажется, сейчас ажиотаж вокруг этой темы связан с журналистами и политиками. Своим пылом и жаркими обсуждениями они поневоле привлекают внимание обывателя.

Но, по сути, ничего принципиально нового мы не наблюдаем. Пожалуй, самое примечательное – это задача разработать к 2025 году все нормативные справочники и словари. Мне она кажется, мягко говоря, слишком амбициозной. Допускаю, что на самом деле понадобится больше времени.

– Почему?

– Потому что мало просто создать словари и отразить в них норму. Нужно создать механизмы и процедуры проверки. Объяснить, кто и как потом будет изучать все правовые документы и проводить лингвистическую экспертизу.

Нужно ведь доказать, что слово употреблено в значении, которое не имеет аналога в русском языке. Или, например, найти русское слово, которое адекватно отразит ситуацию и не исказит смысла. Это просто титанические усилия.

И это мы ещё не упомянули о проблеме создания словарей. Это очень энергозатратное, долгое и дорогостоящее дело. При этом словари, какие бы великие умы их ни составляли, имеют свойство устаревать.

Владимир Иванович Даль – великий лексикограф. Но сегодня проверять значение слова по его словарю не имеет смысла. Вы просто получите культурологическую информацию, что это слово означало в середине XIX века. Для носителя языка XXI века многие значения уже устарели, появились новые значения и т.п.

Хотя я сама частенько в этот словарь заглядываю, но лишь из любопытства – для сравнения. Сегодня динамика в языке ощущается так сильно, что поймать это движение – очень сложная задача. А понять, что будет в языке через год и тем более через десять – практически невыполнимая.

Те, кто будет исполнять решения по этому закону, всё время будут догонять стремительно движущийся поезд.

– Тогда нельзя ли сказать, что попытка взять русский язык под контроль – это борьба с ветряными мельницами?

– Я считаю, что нормы нужны. Но язык, на мой взгляд, нельзя делать ареной и орудием борьбы. К нему нужно относиться очень бережно, чтобы с водой не выплеснуть ребёнка.

Всё очень просто: язык – это стихия, которая всегда найдёт выход. Вспомним про "эзопов язык". Даже если заимствования не будут попадать в СМИ, в повседневности это в любом случае останется.

Целенаправленно и резко изменить языковую ситуацию не в состоянии ни специалисты, ни политики.

Но если удастся создать словари и придумать механизмы и если это всё будут применять к СМИ и публичной политике, то отсроченный эффект будет. Мы его ощутим лет через 5-7: будет другой язык. Но ничего хорошего нет. Мы уже жили в эпоху тоталитарного языка.

И когда наступила свобода, выяснилось, что люди просто не умеют говорить. Выражать свои мысли свободно, без бумажки.

Сейчас говорят много. Допускают много ошибок, но при этом появилось чувство языка и желание высказаться. Это очень важно.

Не в англицизмах дело

– Встречал мнение представителей академического сообщества, что нам нужны не запреты, а изменение культурной среды. Мол, никакой закон не поможет, ведь азы языка в нас закладывают семья и школа.

– Абсолютно согласна. Честно говоря, для меня это самая важная часть нашего разговора. Я вообще не понимаю этого гипертрофированного интереса к заимствованиям. Здесь мало конструктива: просто "красные" против "белых", как всегда.

Но ведь в этом же законе рядом с иностранными словами упоминается нецензурная брань. Мне она не нравится гораздо больше, чем заимствованные слова. Сегодня мы разрешаем себе использовать табуированные слова в разных сферах, и для говорящих они больше не несут никакого сакрального смысла: сплошная агрессия, распущенность, заполнение пауз при отсутствии мыслей.

Замечательный филолог и культуролог Дмитрий Сергеевич Лихачёв говорил:

"Если бесстыдство быта переходит в язык, то бесстыдство языка создаёт ту среду, в которой бесстыдство уже привычное дело".

Педагоги бьют тревогу: даже в детском саду дети матерятся. Никто не знает, что с этим делать. А проблема в том, что родители (в том числе и женщины) себе это позволяют при детях. Как это всё менять – очень сложная проблема.

Но здесь определённо нужен системный подход, а не только закон.

– Есть ощущение, что пока никто не понимает до конца, как будет реализован этот закон.

– Ни одну из поставленных в законе задач мы с вами сегодня решить не можем. Можем только обсуждать и искать способы решения.

Пока действительно очень много слов и мало дела. И мало понимания того, как не навредить. А это главное.

Коллегам, которые будут реализовывать этот закон, я бы пожелала делать это с трепетным отношением к языку.

– Но первыми познать все "прелести" изменений в любом случае придётся СМИ. Придётся следить за тем, какие слова мы используем. Поэтому главный вопрос: как быть журналистам?

– Пока только предстоит понять, в каких языковых реалиях придётся работать СМИ. Так что конкретные советы дать трудно. Для меня это тоже актуальная проблема: нужно ведь объяснять студентам, как работать в новых условиях.

Но, безусловно, нужно оставаться верным языковому вкусу.

И помнить слова Тургенева: "… великий, могучий, правдивый и свободный русский язык". Он должен быть правдивым. Если слово чётко отражает реалию, без него в любом случае не обойтись. Даже если оно кому-то не нравится.