Евгения Октябрь о своей семье, арт-терапии, отцовской критике и тяге к земле
Евгения Октябрь — одна из самых ярких и известных алтайских художниц. Она пишет картины на заказ, проводит мастер-классы, делает настенную роспись и мечтает уехать в деревню и писать для себя. В интервью Дмитрию Негрееву Евгения рассказала, как её учили мама и папа, почему она бросила преподавать в институте, какие картины покупают женщины, и что заказывают барнаульцы, уехавшие в другие города.
Кто такая Евгения Октябрь?
Евгения Октябрь родилась 4 августа 1980 года в семье известного художника Валерия Октября. Братья Евгении, Денис и Илья, также художники. Евгения окончила Новоалтайское художественное училище и факультет искусств АлтГУ. Много раз участвовала в краевых и межрегиональных художественных выставках, преподавала в Алтайском государственном институте культуры. Член союза художников России.
«Всё было бедненько, но очень душевно»
— Евгения, вы выросли в творческой семье. Что это за жизнь, когда все вокруг художники?
— Вы знаете, конечно, творческая семья накладывает огромный отпечаток и ответственность на личность. В том плане, что нельзя упасть лицом в грязь, нужно соответствовать. Папа — художник, известный и в Барнауле, и в России, и в других странах. Мама была художником и искусствоведом, братья художники.
Но для меня всё это настолько привычно с детства — холсты, краски, творческие личности. Папа заходит: «Посмотри, там такой-то художник выставил свои работы». Мы постоянно разговариваем только об искусстве. Помню, отец в кухне натягивал холсты — он ещё не был известен тогда, не был членом Союза художников, не имел мастерской. Всё было бедненько, но очень душевно.
Папа и настоял, чтобы я стала художницей. Я ходила в музыкальную школу, на фигурное катание. Всё побросала...
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
— Я читал, что вы сходили к зубному врачу и нарисовали своё посещение к нему. Сколько вам лет было?
— Лет семь-восемь. Я была очень впечатлительная и до сих пор такой остаюсь. Помню, мы с мамой съездили на балет — куча рисунков про балет. То, что наложило на меня какой-то эмоциональный отпечаток, отражалось на бумаге.
— Папа и мама учили вас рисовать в детстве?
— Прямо так, чтобы учили, такого не было. Я ходила в художественную школу, там были учителя. Но мама могла сказать, хорошо или нет у меня получилось. В последние годы своей жизни мама занималась акварелью, усаживала меня рядом, ставила какую-то постановку — натюрморт или цветы, и мы писали с ней прямо рука в руку. Она работала в художественном училище, после экзаменов её прямо заваливали цветами, и мы их писали.
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
«Надо чётко знать, что нужно народу»
— И с тех пор такая любовь к цветам?
— Не знаю. Мне кажется, это настолько органично. Мне кажется, все женщины любят цветы. Я не видела женщин, которые не любят. Они настолько красивые, что хочется передать каждое дуновение ветра на лепестке. Особенно люблю садовые розы. В августе мне их охапками несли ученицы, которые ходят ко мне рисовать.
— В состоянии сегодня художник заработать себе на жизнь творчеством?
— Надо чётко знать, что нужно народу, как говорится. Я, например, знаю, что если напишу цветы, они всегда найдут покупательницу. Именно женщины любят картины с изображением цветов, букетов. И я своим основным направлением сделала натюрморт и написание цветов.
Например, в двухтысячных годах были в моде подсолнухи и маки. Мои первые работы продавались в галерее Анатолия Щетинина в салоне «Всё для художника», в «Туриной горе». Первые выставки там же были. С этого всё начиналось. Там и до сих пор мои картины продаются.
У меня есть покупатели, которые появились 20 лет назад и до сих пор иногда покупают мои работы. Они наблюдают, как развивается моё творчество, говорят мне: «Вы изменились, Женя, пишете более тонко, не так цветно, как раньше».
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
«У меня ценовая категория специально для наших зарплат»
— Вы бываете дома у своих покупателей?
— Нет, очень редко. Я бы хотела посмотреть на те работы, которые писала 20 лет назад. Мне очень интересно. И не только посмотреть, а поснимать и зарисовать уже в другой манере.
— А что это за люди, те, кто покупает ваши картины?
— Это средний класс, уж точно не миллионеры. У меня ценовая категория специально для наших зарплат. Даже учителя покупают.
— То есть не олигархи?
— Нет, не олигархи. Это не как у папы. У него совершенно другой ценник и совершенно другой клиент. Я специально делаю небольшие цены, чтобы человек мог себе это позволить купить. Картина 50х50 у меня стоит пять тысяч рублей. Это очень недорого.
— От чего зависит цена?
— От размера картины, от прорисованности, от жанра — портрет всегда дороже, от заказчика. Если я вижу, что человек собирал последние деньги, копил, я могу сделать скидку. Могу с пяти тысяч до трёх скинуть. Мне очень важно отношение человека. Если я вижу, что покупатель побогаче, я могу немножко и добавить. И не немножко.
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
«Я хотела бы уехать куда-нибудь, снять домик и писать розы»
— А для себя вы пишете?
— Мне бы хотелось больше для себя писать. Я бы вообще заказы убрала, но нельзя жить на улице и ни за что не платить. Так получается, что за всё нужно платить.
##news_f29db77d-0934-4089-84e9-42bb82f33e2e##
— Евгения, как считаете, где граница между искусством и коммерцией?
— У меня в творчестве, наверное, всё перемешалось. Я пишу и подсознательно думаю: продастся или нет? Представляете? Конечно, я не хочу, чтобы так происходило. Но время и ситуация диктуют какие-то рамки мышления.
В идеале, конечно, я хотела бы уехать куда-нибудь, снять домик, выращивать какой-нибудь сад-огород и писать то, что хочу, розы. Засесть там в траве и писать. И ничего не продавать. Но не бывает такого. Кто бы меня там кормил?
Поэтому берёшь заказы и делаешь. Бывают интересные. Сейчас модное направление — интерьерная живопись. Мне очень нравится работать с текстурной пастой, делать рельефные работы. Особенно мне нравится, когда заказывают абстрактную картину. Когда заказывают что-то реалистическое, Горный Алтай, например, или то, что мне не по душе... Горный Алтай — папина тема. Я вообще туда не лезу, у меня даже и не получается.
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
«Напишите мне трамвай, площадь Октября и чтобы дождь шёл»
— А вообще вы любите Горный Алтай?
— Конечно, естественно. Это же наше, можно сказать, всё. Но это не моя стихия. Мой пейзаж — городской. Особенно Париж.
— Париж — это, конечно, здорово. А Барнаул?
— Барнаульские пейзажи у нас откликаются в сердцах тех, кто уезжают в Петербург, Москву или Сочи, за границу. Меня часто просят: напишите мне трамвай, площадь Октября и чтобы дождь шёл, я буду помнить Барнаул, вспоминать.
У меня самой, как ни странно, дома почти нет картин. Только две папиных — Нью-Йорк и Франция. Наверное, это пресыщение живописью. Моя работа мне может иногда и надоесть. Хочется какого-то отдыха, уехать куда-то.
— Как вы отдыхаете от работы?
— Я сняла дачу на лето и ковыряюсь там в земле. Помидорки вырастила, огурцы. И мне нравится. Я считаю, это переключение какое-то. А иначе выгорание может наступить эмоциональное и профессиональное.
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
«Если ты вдруг поняла, что ты крутая, ты умерла как художник!»
— Я всегда думал, что это легко. Что художник в удовольствие себе пишет, а ему за это ещё и деньги платят.
— Вообще, мне кажется, что я даже счастливый человек. Люди от восьми утра до пяти вечера ходят на работу, у них какие-то правила, ограничения, начальство ругается. Надо мной никто не стоит. Я могу сама на себя поругаться: Женька, что-то у тебя не так получилось. У меня может испортиться настроение от плохо написанной работы.
— В каком-то интервью вы говорили, что отец вас критикует. За что?
— Это нормальная критика. Отец говорит: если ты вдруг поняла, что ты крутая, ты, можно сказать, умерла как художник. Постоянно нужно искать. Он может сказать: «Жень, что-то ты загналась уже с этими заказами, давай-ка попиши что-нибудь для души».
— Кто ваши любимые художники?
— У меня вот даже портрет этого титана стоит на полочке. Микеланджело, конечно. Я обожаю его стихи, его личность. Очень много фильмов про него смотрела документальных, и художественный фильм вышел Кончаловского, но он мне совсем не понравился (фильм Андрея Кончаловского «Грех», посвящённый жизни Микеланджело, вышел в прокат в 2019 году, — прим. ред.). Я считаю, что это суперхудожник. Микеланджело занимался скульптурой, живописью, архитектурой, стихи писал. Это какой-то титанище. Никто его ещё не превзошёл.
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
##news_6512f18e-ec53-4246-a1bb-c6b5403dd412##
— А кроме Микеланджело?
— В 1950 годы в Америке был художник Джексон Поллок (Пол Джексон Поллок — американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма, — прим. ред.). Кроме того, мне нравятся многие аквалеристы, китайские, например.
«Приходишь домой и думаешь: только бы встать завтра»
— Я знаю, что раньше вы занимались настенными росписями...
— Это то, с чего я начинала. Было какое-то помутнение рассудка, все хотели дома иметь настенные росписи. Хотя дома это не уместно. Это уместно в кафе, в каких-то общественных пространствах. Дома это как-то попсово, что ли.
Но заказывали, и заказывают. У меня последние заказы были — в Кемерово и в Барнауле салон тканей. Хорошая роспись получилась в ресторане Freddo в «Галактике» — 25 метров в длину и 6 метров в высоту. Мы с младшим братом на лесах работали, это очень трудная работа, физически прямо на износ. Приходишь домой и думаешь: уже ничего не нужно, только бы встать завтра. Но иногда эти росписи работают на имя. Их нужно делать, чтобы показать, что ты можешь и вот это, и вот это.
«Не Италия или Франция, а наша алтайская глубинка»
— Как считаете, в Барнауле есть художественный рынок?
— Такой небольшой, но есть. У нас, слава Богу, люди любят картины, несмотря на обилие постеров и какую-то странную таиландскую живопись. Есть ценители, и я очень благодарна этим людям.
Я часто езжу в Затон, пишу старые, страшные домики. Очень люблю писать стога сена, первый снег. У меня есть валенки для этих выездов зимой. И, представляете, эти работы почти сразу покупаются. Кому-то же это интересно, эта наша деревенская разруха. У кого-то это откликается в душе. Не Италия или Франция, а наша алтайская глубинка.
— Вы никогда не занимались жанровой живописью?
— Мне очень нравится тема масленицы. У меня в голове давным-давно эта картина сидит, и я не могу её сделать. Нужно просто взять себя в руки, заказать огромный холст и написать большую работу «Масленица». Музейные работники сказали, что купят такую картину. А я всё ещё буксую, потому что не готова, времени нет сесть и написать что-нибудь настоящее. Цветы — это хорошо, позитивно, но хочется чего-то глобального, масштабного.
Я бы что-то деревенское ещё написала. Я никогда не жила в деревне, но меня сильно туда тянет, к земле, к этим цветочкам, к огородам. И люди мне нравятся простые. Общаюсь с разными людьми, но нравятся более простые. У них нет зависти, какой-то подоплёки.
— А к светской жизни не тянет?
— С каких-то пор мне стало это неинтересно. Мне стали неинтересны фотосессии. Я понимаю, что это нужно делать для соцсетей, но... Ценности другие какие-то стали, с возрастом по-другому всё.
«Ко мне посылают пациентов из клиники неврозов»
— Я знаю, что вы учите людей рисовать. Как у вас появилась эта педагогическая стезя?
— Ещё давным-давно, в 2005 году, я стала работать в институте культуры, преподавала у дизайнеров живопись и рисунок. Заведующим кафедрой был уважаемый мною художник Юрий Алексеевич Яуров. Он был мамин друг, они вместе работали в художественном училище. И это было золотое время, я вам скажу, мне сильно нравилось преподавать. Но с 2016 года я не преподаю. Стало нужно много писать, составлять какие-то программы, а я это всё не люблю, писанина не для меня. Короче, я ушла.
Мастер-классы — это, безусловно, педагогика. Когда я их веду — я совершенно другой человек. У меня речь меняется. Я вспоминаю, как мама преподавала, вела историю искусств. Понимаешь ответственность перед людьми, которые приходят.
— Кто и для чего ходит к вам на мастер-классы?
— Больше женщины, но бывают и мужчины. Бухгалтеры, экономисты, домохозяйки, бизнесвумен. Некоторые приходят, чтобы научиться, некоторые, чтобы написать и продать свои картины. И продают. Мне это не нравится, но что я могу сделать? Не запретишь же. Кто-то приходит развлечься, как в клуб по интересам. Моя задача — создать такие эмоциональные условия, чтобы человек раскрепостился, максимально погрузился в живопись.
— Это можно назвать арт-терапией?
— Да. Ко мне посылают пациентов из клиники неврозов, которые находятся на грани, не могут найти себя. Кто-то ходит на йогу, а кто-то — рисовать.
— Вы не занимаетесь йогой?
— Нет, но, наверное, надо. Художнику тоже надо отвлекаться. Я хочу научиться кататься на сноуборде. Меня всегда тянуло к зимним видам спорта. Надеюсь, в этом году куплю экипировку и покачусь.
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
«Жизнь без режима меня расхолаживает»
— Сколько времени проводите в мастерской?
— Я прихожу в десять утра, ухожу в семь вечера. Я всегда себе делаю режим. Жизнь без режима меня расхолаживает. Нужны какие-то рамки: вот я пришла, поработала, сделала заказ, чай попила, пообедала, опять иду рисую. У меня постоянно открыта дверь, иногда приходят в гости знакомые, друзья, и, конечно, этот режим сбивается. Но когда мне эта суета надоедает, я закрываю дверь, никому не отвечаю и сижу рисую.
«У художника должно быть своё место»
— Вы участвуете в художественных выставках?
— У меня давно не было собственной выставки. Сейчас проходит выставка, на которой члены Союза художников показывают, что они сделали за год. Там есть мои работы.
— А в «Аз.Арт.Сибирь» участвовали?
— Это для молодёжи. Я уже туда не вхожу. У нас молодёжь — до 35 лет. Раньше, конечно, участвовала.
— Что даёт членство в Союзе художников?
— Бесплатное посещение музеев в Санкт-Петербурге и Москве и мастерскую. Я думаю, этого достаточно. Я прошла работу дома, снимала помещения. Мне надоело. Сейчас всё стабилизировалось, я и очень рада, что к сорока двум годам мне наконец-то дали мастерскую.
Большое спасибо Петренко Дмитрию Александровичу, это председатель Алтайского отделения Союза художников. Без него бы, конечно, это было трудновато. Освободилось помещение, и сразу мне позвонили. Раньше я скиталась по галереям.
У художника должно быть своё место. Хорошее, просторное место, где он может повесить свои работы, пригласить учеников, если они у него есть.
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
«Я понимаю, что можно быть ещё круче»
— Евгения, у вас есть творческая мечта, кроме желания написать масленицу?
— Конечно, мне хотелось бы ещё лучше писать, ещё лучше рисовать, ещё лучше быть в акварели. Как отец говорит, конца и края этому не должно быть. Я хочу, как Микеланджело, умирая, говорить: я вообще ещё ничего не сделала.
— То есть это несбыточная мечта?
— В какой-то степени она сбыточная. Для меня самой она несбыточна, а люди скажут: да, она выросла, какие у неё работы крутые. Но я не хочу этого слышать. Я-то понимаю, что можно быть ещё круче.
Фото: Екатерина Смолихина / amic.ru
##news_1bbeb77d-8023-4d9e-a398-5708eb314ea5##