"Чего мы успокоились-то?" Попов о страшных потерях 2020 и третьей волне ковида на Алтае
Министр здравоохранения Алтайского края Дмитрий Попов / Фото: amic.ru / Екатерина Смолихина
Пандемии коронавируса на Алтае – уже год. И к ковиду мы, кажется, уже привыкли. Даже стали забывать, что только у нас в регионе от инфекции до сих пор каждый день умирают больше десяти человек. А ещё больше – от заболеваний, с которыми люди могли бы пожить ещё, если бы не "корона". Но и это жителей края, видимо, не пугает: о масках и дистанции стали забывать. Рано расслабились, уверен глава алтайского Минздрава Дмитрий Попов. Корреспондент amic.ru Саша Соколов поговорил с министром о том, почему прирост смертности стал таким жутким и когда, наконец, летальный исход от ковида вновь станет редким явлением. А ещё мы узнали, когда на Алтае ждут третью волну и поможет ли вакцинация избежать повтора страшной осени 2020 года.
"Популяционная трагедия"
– Дмитрий Владимирович, в масштабах страны количество смертей в 2020 году ужасает: умерло на 324 тысячи человек больше, чем в 2019. Журналисты уже успели сравнить смертность от ковида в России с массовыми репрессиями 37-го года. Как считаете, корректное сравнение?
– Абсолютно некорректное. То, что происходит сейчас, – страшная популяционная трагедия. И к ней зачем-то пытаются присоединить какие-то вообще не связанные события. Там трагедия одного масштаба и совершенно другие причины. Здесь – пандемия, абсолютно неконтролируемая человеком история, которая случилась в масштабах всего земного шара. В основе этих событий совсем разная природа.
– Тогда другой пример, уже от меня. Сейчас в Алтайском крае от коронавируса умирают от 10 до 15 человек. Каждый день. В месяц это получается одна большая авиакатастрофа. Просто для оценки масштаба – это разве некорректно?
– Такие ассоциации рождают страхи. Особенно если люди не понимают ситуацию изнутри. Немного другой пример, но тоже о мифах: сразу вспоминаю, как в 2010 году пришёл работать в онкологию. Встречаясь с коллективами, мы рассказывали, что рак – это не приговор. И все вроде соглашаются, а у каждого в голове: "Не дай Бог!" Хотя онкозаболевания на первой и второй стадиях сегодня излечимы, это факт. Такие мифы надо развеивать статистикой и реальными пациентами, которые говорят об этом.
Поэтому сравнивать ковидную трагедию с крушением авиалайнера нельзя. Мы ведь за этих людей боролись. И часто не один месяц. Увы, ситуация такая, что спасти специалисты могут не всех.
– А мне кажется, как раз такие ассоциации и нужны. Сейчас ковида перестали бояться. И масок в общественных местах становится всё меньше. Или вы не считаете, что на меры безопасности стали "забивать"?
– Тут вы правы. Я тоже удивляюсь: а чего мы все успокоились? У нас благо, что ли? Люди расслабились, это точно.
Посмотрите на Европу: они "горели" весной, "горели" осенью и сейчас снова "горят". И никто не задаёт вопрос, почему у них так. Неужели мы думаем, что нас минует это? Мы все должны или переболеть, или вакцинироваться. Или жди третьей волны. Те действия, которые государство предлагает в виде масок и разобщения, тоже помогают нам не допустить нового всплеска.
Но заболеваемость пошла на спад, и мы как-то быстро успокоились. Вспомните, в 2020-м за страхом, который охватил нас весной, пришла абсолютная расслабленность летом. А следом – удивление, почему всё так случилось осенью. Потому что стали пренебрегать. Вот и сейчас нам нельзя расслабляться ни в коем случае.
"У нас что, благо, что ли? Люди расслабились, это точно" / Фото: amic.ru / Екатерина Смолихина
О причинах смертности
– О катастрофическом росте смертности вы уже не раз говорили. И недавно на коллегии с итоговыми цифрами выступили. От самого ковида у нас умерло чуть больше тысячи человек. Зато по пневмониям смертность выросла сразу в шесть раз – больше двух тысяч случаев. Мы можем условно считать, что большинство этих смертей – тоже ковид?
– Совершенно верно. Вопрос лишь в том, смогли ли мы найти возбудитель. Посмертная экспертиза – долгий процесс. И особенность заболевания в том, что мы забираем мазки только из верхних дыхательных путей. А вирус запускает системные изменения во всём организме. Часто в дыхательных путях к этому моменту самого вируса уже может и не быть. Тогда по клинической картине, течению заболевания, тому, как человек заболел, врачи ставили вирусную пневмонию.
– С пневмонией понятно – это самое известное последствие COVID-19. А как быть с хроническими заболеваниями? Из вашего доклада: от болезней системы кровообращения в 2020 году умерло почти на 2,5 тысячи больше, чем в 2019 году. Как тут повлияла "корона"?
– Да, болезни системы кровообращения – на третьем месте в структуре смертности по приросту в 2020 году. Об этом мы уже говорили: у нас было много вирус-ассоциированных больных. Это ковидные пациенты с гипертонической, ишемической болезнью сердца, хронической сердечной недостаточностью.
Конечно, точно определить степень влияния ковида на хронические болезни кровообращения невозможно. Но мы знаем, что коронавирус вызывает нарушение системы свёртываемости крови. Это факт. И особенно тяжело это бьёт по пожилым. Такие нарушения вполне могли стать пусковым моментом для ухудшения по основному заболеванию.
– Многие ещё год назад прогнозировали скачок смертности по онкологическим, сердечно-сосудистым и другим хроническим заболеваниям. Но не из-за самого ковида, а из-за ограничения плановой медпомощи, которое у нас вводили. Вы не согласны, что "хроники" умирали ещё и потому, что не смогли вовремя получить медпомощь по своему заболеванию?
– Не согласен. Вычленить сегодня в общей статистике смертности людей, которые страдали хроническими заболеваниями и умерли в течение года, я не готов. Потому что такой статистики просто нет. Зато можно точно сказать: у "хроников" на фоне ковида состояние однозначно не улучшалось.
Такую статистику мы подбирали. Проверяли по регистру пациентов, которые перенесли ковид. Смотрели, страдают ли они другими заболеваниями и как их состояние изменялось в течение полугода после коронавируса: часто состояние ухудшалось.
Я согласен, что приостановка плановой помощи тоже влияет на смертность. Но, скорее, в длительной перспективе. Быстрых эффектов в виде роста смертности не может быть. При всех сложностях лекарственное обеспечение и объём обследований мы сохранили.
Смертность по новообразованиям, кстати, у нас сократилась по сравнению с 2019 годом. Пусть и незначительно – на 76 случаев.
– Сейчас, когда заболеваемость идёт на спад, смертность снижается?
– Ситуация меняется. И сегодня мы уже можем подтвердить это цифрами. На пик смертности мы вышли в октябре и ноябре. В декабре прирост составил порядка 40-50%. В январе наблюдали продолженную смертность: это пациенты, которые заболели ещё осенью. Прирост был 35%. А уже в феврале он замедлился сразу на 19% по состоянию к январю. Мы видим, что смертность снижается по мере того, как уменьшается количество заболевших.
– Можно ли делать какие-то прогнозы, когда по смертности мы вернёмся к единичным случаям? Чтобы не пришлось сравнивать смертность с авиакатастрофой.
– Не возьмусь сказать. Это очень сложно. Снижение будет, это однозначно. Но говорить, когда именно мы придём к единичной смертности, я бы не стал. Многое зависит от эпидситуации.
Мы со своей стороны по максимуму стараемся модернизировать госпитальную базу. Пока заболеваемость снижается, мы оснащаем свободные койки высокопоточным кислородом.
Мы все хотим свести смертность к нулю. Поверьте, для медиков непривычная ситуация – видеть такое количество смертей в стационарах. За год у всех накопилась усталость, появилось эмоциональное выгорание. Всё это бременем лежит на медиках.
"Поверьте, медикам непривычно и тяжело видеть такое количество смертей в стационарах" / Фото: amic.ru / Екатерина Смолихина
"Медицина – небезопасное ремесло"
– В нашей прошлой беседе вы говорили, что свою работу измеряете демографическими показателями. В 2020 году в регионе не только выросла смертность, но и существенно снизилась рождаемость. В пандемию люди стали бояться рожать?
– Здесь мне сказать трудно, ведь на решение о рождении ребёнка влияют совсем немедицинские факторы. У нас многое сказывается на демографии негативным образом, и рождаемость снижается постоянно.
Во-первых, количество женщин детородного возраста у нас в регионе снижается год от года. В 2021-м у нас без малого 20 тысяч женщин фертильного возраста. В 2020-м их была 21 тысяча, а в 2018-м – 23 тысячи. Потихоньку снижаемся.
Во-вторых, рожать стали позже. Если раньше первородящие чаще были в возрасте около 20 лет, то сегодня это 27-29 лет. Количество родов на одну женщину сократилось просто в разы.
Сегодня приоритет для женщин – собственные амбиции: "А чем я, извините, хуже мужика? Я тоже хочу сначала реализоваться в профессии, а потом подумаю о ребёнке". Всё это в одну копилочку.
Мы же хотим быть не хуже европейцев или американцев. Посмотрите, там уже давно ровно так же. Уровень воспроизведения крайне низкий. Если мы хотим быть настолько же самодостаточными, то, наверное, идём по этому пути.
Что тут действительно лежит на медицине, так это снижение младенческой смертности. И мы стараемся. В 2020 году в крае умерло 97 детей в возрасте до 12 месяцев. Такого низкого показателя мы до этого никогда не имели.
– Количество обращений по беременности в медучреждения края снизилось?
– Однозначно сократилось. Чисто арифметически: по тем же причинам, что я назвал. Конечно, и ковид сыграл, наверное, роль в принятии решения. Но чтобы падение было каким-то необъяснимым – такого нет. Посмотрите статистику в сложные экономические годы: вы то же самое увидите, например, в 90-х годах.
– Вряд ли появится желание рожать после таких случаев, как в Советской ЦРБ. В январе там погиб годовалый ребёнок после вмешательства медиков. Мать в смерти дочери винит врачей. Что показали проверки, которые проводил Минздрав в больнице? Кто виноват?
– Во-первых, хотелось бы ещё раз выразить соболезнования маме и родным девочки. Это большая трагедия для семьи. Но что касается сотрудников Советской ЦРБ, тут точку в вопросе должен поставить суд. Со своей стороны мы провели комиссионную проверку с участием судмедэкспертов. Своё заключение передали в следственные органы.
Я бы призвал не забывать о том, что ребёнку оказывали экстренную помощь. В данном случае врачи сначала проконсультировались с краевым ожоговым центром. И было принято решение, что вмешательство необходимо. Только после этого медики приступили к указаниям. Они до конца боролись за жизнь малышки. А у нас получается образ врача, который убил ребёнка.
– Не боитесь, что после таких громких случаев доверие к врачам пропадёт?
– Нужно помнить, что медицина – небезопасное ремесло. Особенно экстренная помощь. Считаю, невозможно винить человека, который на работе оказывал помощь нуждающемуся.
Чего я боюсь, так это страха у врачей. Что испугавшись этого случая медики начнут перестраховываться. Если специалист постоянно будет думать о том, что за спиной стоит следствие, наша медицина потеряет намного больше.
Где взять врачей?
– Недавно вы вновь отметили, что в Алтайском крае – острая нехватка врачей. В пандемию вы даже объявили массовую мобилизацию студентов. Помогло ли это как-то изменить ситуацию?
– Они на самом деле внесли ощутимый вклад. В Сибири мы, наверное, второй регион по количеству привлечённых студентов и ординаторов. Больше 800 человек у нас пришли работать. И пришли они в очень сложный момент, когда наши медработники стали болеть. На их плечи легла необходимость выезжать на дом, помогать в поликлиниках. Ординаторы летом работали в ковидных госпиталях. Думаю, для них это практика, которую они никогда, может быть, и не получили бы в жизни. Они были нам очень необходимы на пике заболеваемости.
– Сейчас, когда пандемия идёт на спад, кто-то из этих студентов ещё работает?
– Да. У нас есть ординаторы, которые остались работать в ковидных госпиталях. У нас всегда были студенты, которые подрабатывали. Но чтобы в таком количестве – не было никогда. Для них это было пусть и экстремальное, но очень полезное погружение в профессию. Я сам не раз встречался с ребятами – это те будущие специалисты, которых пандемия закалила и зажгла в них любовь к профессии.
– Но медиков всё равно не хватает. Несколько лет назад в крае вернулись к системе целевого набора студентов. Работает ли она? Я лично знаю студентов, которые учатся по целевому и уже думают, как бы...
– Свинтить, да. Такое есть. Сложная история в части того, что финансовые обязательства не очень ёмкие (меньше миллиона рублей) и по сути дела не вызывают страха у будущего врача. Берут кредит, находят деньги и избавляются от обязательств. Но нам не нужны финансы в виде возврата. Мы потеряли время – шесть лет. Рассчитывали на сотрудника и опять ничего не имеем.
Но и цели загнать будущего медика в кабалу у нас нет. Основная задача – мотивировать сотрудника. Чтобы районные главврачи и коллективы вовлекли его в профессию. Чтобы будущий врач почувствовал себя необходимым там. Поэтому целевой набор – не панацея. Это лишь инструмент. Важно двигаться через систему наставничества.
– А не опасаетесь, что скоро, наоборот, наступит отток медиков из профессии? Ковидные выплаты стали хорошим стимулом для врачей в 2020 году. Об этом говорит и статистика – средняя зарплата врача в крае составила 58 тысяч рублей. Понятно, что из-за выплат. Но ведь пандемия уйдёт, а с ней и ковидные надбавки. Захотят ли медики работать "по-старому"?
– Есть такие опасения. В первую очередь – по остродефицитным специалистам, которые сегодня заняли серьёзную нишу и востребованы. Например, анестезиологи-реаниматологи и медсёстры, которые с ними работают. Зарплаты врачей увеличились на 30% по отношению к 2019 году.
Но я не могу сказать, что мы приросли только за счёт пандемии: из прироста зарплаты ковидных выплат – только 15%. Кроме того, ещё и отрасль повышала зарплату сотрудникам.
Но опасения, безусловно, есть. Здесь, я думаю, нужна системность изменения уровня зарплат. Естественно, это проблема, если привыкший к определённому уровню дохода медик вернётся к прежнему заработку. Желания работать поубавится.
Тут вопрос только в возможностях отрасли. Ведь решения по выплатам были на федеральном уровне. Может быть, примут решение погрузить эти деньги в базовую часть зарплаты. Но как будет – непонятно. Будем работать, чтобы своих медиков сохранить.
"Если медики вернутся к прежнему заработку, желания работать поубавится" / Фото: amic.ru / Екатерина Смолихина
– Со страховыми компенсациями семьям умерших от ковида медиков в Алтайском крае тоже есть проблемы. Родственники жалуются, что просто не могут их получить. Почему?
– В 2020 году у нас умерло 34 сотрудника. Это большая утрата для отрасли. В предыдущие годы такого не было.
Но компенсации выплачиваем не мы. Этим занимается Фонд социального страхования. И есть правила, по которым оформляются выплаты семьям. Компенсацию выплачивают в том случае, если удалось установить, что медик заразился ковидом непосредственно на рабочем месте.
Мы со своей стороны участвуем в расследовании, но в меньшей степени. Занимаемся лишь процедурной частью. За комиссионное расследование отвечают медорганизации. Поднимаются документы, графики дежурств, должностные обязанности, записи первичной документации в истории болезни. И всё это потом изучает ФСС. Исходя из итогов проверки комиссия уже выносит заключение: заразился человек на работе или нет.
– А давайте вспомним историю Юрия Кочетова, и.о. руководителя реанимационного отделения горбольницы № 10. Его жена намерена добиваться компенсации через суд. По её версии, муж не раз пытался уйти на больничный, но был вынужден работать в тяжёлом состоянии.
Не хотелось бы ещё раз возвращаться к аргументам сторон в этой истории. Ни в одном случае правды нет. Следственный комитет этим занимался. Знаем окончательную причину смерти. Но из уважения к человеку и той профессии, которой он посвятил свою жизнь, мы бы не хотели об этом говорить публично. Рассмотрев ситуацию, комиссия пришла к мнению, что это не страховой случай.
О третьей волне и вакцинации
– И вы, и другие медики много говорили о грядущей вспышке ковида в январе или феврале. Её, как мы видим, в итоге не случилось. Что нас спасло?
– Мы чётко связывали наступление третьей волны с приходом гриппа в регион. Потому что смотрели статистику последних лет: эпидемии гриппа неизменно случались. Иногда это было в декабре, иногда в январе, иногда в феврале.
Мы уже видели микс ковида с ОРВИ, который произошёл осенью. И было предощущение, что с гриппом будет ещё хуже. Но на дворе весна, а подъёма заболеваемости мы пока не видим. В России такой эпидемии гриппа, которая была ежегодно, нет. С чем это связано, должны сказать эпидемиологи.
– Но третью волну в России всё равно ждут. Есть прогнозы, когда она придёт на Алтай?
– Исключать прихода третьей волны нельзя, это да. Но мы сейчас не ориентируемся на конкретные месяцы или даты. Опять-таки, на вопрос о том, когда её ждать, должны ответить научные исследования. Мы же еженедельно следим за эпидобстановкой в регионе и в других субъектах.
Просто не расслабляемся и продолжаем работать, чтобы иметь более подготовленную госпитальную базу, если случится новый всплеск заболеваемости. Кроме того, теперь мы точно знаем, какими лекарствами лечить и какие специалисты нам нужны.
Ещё у нас есть переболевший медперсонал, у которого выработался иммунитет. Кроме того, около пяти тысяч медработников уже привились вакциной. Это тот контингент, который в меньшей степени будет подвержен ковиду. И в большей степени будет трудоспособен в оказании медицинской помощи.
– Есть надежда, что вакцинация спасёт нас от третьей волны и вообще положит конец пандемии? Сколько всего человек планируется привить в Алтайском крае в 2021 году?
– При том количестве привитых, что есть сейчас, не могу сказать, даст ли вакцинация ощутимый эффект. Пока мы вакцинировали меньше 10% взрослого населения в крае. Это небольшая цифра на сегодня. Цель у нас – порядка 60%, то есть примерно 1,1 млн жителей. Такие ориентиры нам ставят федеральные ведомства на 2021 год.
Но наш прогнозный срок – к сентябрю, до сезонного захода ОРВИ и гриппа. Правда, пока мы напрямую зависим от того количества вакцины, которое поступает в субъект. Ждём, когда другие препараты, помимо "Спутника", будут поступать. Не только те, что требуют серьёзных холодовых цепей. Пока у нас есть 83 точки в регионе, где можно привиться.
К сентябрю в Алтайском крае намерены привить больше миллиона человек / Фото: amic.ru / Екатерина Смолихина
– В больницах, где уже прививают, на ваш взгляд, всё хорошо организовано? Личный пример: поликлиника горбольницы № 12. Там уже около полугода идёт ремонт на первом этаже. Хочешь попасть в регистратуру – заходи со служебного входа и проходи через второй этаж. На входе – кабинет фельдшера, где принимают пациентов с температурой. Больные сидят на скамейках, кашляют. И тут же, по соседству, – кабинет вакцинации, где толпятся здоровые, в том числе пенсионеры. Это разве грамотная организация работы медучреждения?
– Нет, и здесь определённо есть на что обратить внимание. Такого вообще быть не должно, чтобы потоки больных и здоровых пациентов смешивались. Я думаю, это, скорее, частный случай. Конкретная ситуация в конкретной больнице. Мы проверим и разберёмся.
Есть чёткие рекомендации, где должен находиться кабинет неотложной помощи: вне потока плановых пациентов. Администратор на входе должен разводить эти потоки внутри поликлиники.
А пункты вакцинации – вообще отдельная история, потому что туда идут неболеющие. И они тоже не должны пересекаться с больными пациентами.
На момент публикации материала все недочёты в поликлинике 12-й горбольницы устранены, сообщили amic.ru в алтайском Минздраве. По сообщению ведомства, там, наконец, открыли новый вход и разделили потоки больных.
– Как показывает себя вакцина "Спутник V"? Как часто жители края жалуются на осложнения после прививки?
– Каких-то серьёзных изменений, чтобы снять партию или прекратить вакцинацию, у нас не было. Всё укладывается в те побочные эффекты, которые изначально были прописаны. Я бы даже "побочками" это не назвал. Это реакция организма на вводимый агент: температура, недомогание, слабость, разбитость. До двух-трёх суток это может быть.
Мы жалобы пациентов анализируем. В среднем на нежелательные реакции жалуются около 10% вакцинированных. В любом случае, если чувствуете после прививки недомогание, обращайтесь за медпомощью. При временной нетрудоспособности вам выдадут больничный лист.
Отклик у населения на вакцину достаточно хороший. Мы ожидали меньшего эффекта от мобильных комплексов. Но туда обратилось гораздо больше людей. В мобильных пунктах в Алтайском крае уже привились больше 3,5 тысячи человек.
Об ошибках и уроках
– Пандемии на Алтае – год. Есть ли решения, которые вы считаете ошибочными и сейчас ни за что бы не сделали так, если отмотать время назад?
С федерального уровня – да, что-то подскажут. Но реализовывать на месте всё равно тебе придётся. Поэтому глобальных ошибок, катастрофических, на мой взгляд, мы не совершили.
Чего я, наверное, больше всего боялся – не успеть. Не успеть сделать то, что мы наметили. И сделать позже, чем требовала ситуация. В конце сентября объём подготовленной госпитальной базы подошёл к критической отметке. У нас могло и не оказаться мест для госпитализации. По сути дела здесь мы принимали решения в течение нескольких часов, где ещё развернуть койки. Но успели.
Был момент – и это в какой-то степени тоже наша ошибка: мы возвели в ранг абсолюта КТ. Сказали, что только это панацея в части выявления. И сами стали заложниками своего решения. В сентябре мы довели ситуацию до того, что делали до четырёх тысяч томографий в неделю. Но людям при этом пришлось проводить по несколько часов в Диагностическом центре в некомфортных условиях. Поэтому стали делать и рентгенографию, которая тоже позволяла выявлять пневмонии.
– Чему научилась наша система здравоохранения за год пандемии коронавируса?
– Мне кажется, оперативности решений. Это ещё раз доказало, что когда система едина, она быстро реагирует. Представляете, если бы мы имели отдельные медорганизации муниципального уровня. С чем мы и столкнулись, кстати, по Новоалтайску (где сначала больных из Барнаула не принимали, – прим. ред.). Там стали делить население: это наше, а это не наше. Медицина так не работает и не должна работать. Это противопоказано. Когда все медучреждения существуют в системе, мы видим весь Алтайский край: если в одной больнице заканчиваются лекарства, мы можем быстро привезти их из другой.
Мы перевозили медоборудование, специалистов, лекарственные препараты. В масштабах региона это были глобальные перемещения. Например, реанимационное оборудование. Знали "поимённо", где рабочее, какое нужно починить, какое перевезти в другую больницу. Пусть этого обычному человеку и не видно. Это помогло нам принимать решения. Уверен, если бы этого не было, это была бы катастрофа другого уровня.
"Больше всего боялся не успеть сделать то, что необходимо" / Фото: amic.ru / Екатерина Смолихина
– Признаёте, что к таким нагрузкам наша медицина оказалась совершенно не готова?
– Я бы сказал, что к такому удару вообще ни одна система здравоохранения в мире оказалась не готова. Пандемия стала стресс-тестом для всех нас. У меня тут какая ассоциация: обычный участковый терапевт. Он изначально работает не на одну ставку. Будто ему сказали: дорогой, возьми мешочек с песочком, понеси, пожалуйста. Он взял и несёт это дело. Потом пришёл ковид. Часть сотрудников ушли в ковидные госпитали. Для терапевта это ещё пара-тройка таких мешочков. Он идёт и несёт. Подходим к осени. Случилось так, что надо уже не идти, а бежать. А ему ещё сверху водрузили несколько мешков. Сказали: надо это делать. Вот примерно такой стресс-тест.
Сложно при таких глобальных вызовах устоять. Ты даже не знаешь вводных: что это за инфекция, какие у неё последствия, чем их лечить. А люди обращаются, принимая за ковид вообще всё. Сегодня можно говорить, что система выдержала. Она ответила работой своих сотрудников. Те, которые были, плюс те, которые пришли на помощь.
– Есть надежда, что такой катастрофической смертности в 2021 году не будет?
– Не хочу быть пророком. Но повторения 2020 года не хотелось бы никому. Это очень сложная ситуация – физически и эмоционально.
Трудно людям объяснять, почему край несёт такие большие потери. Сегодня мы видим, что ситуация постепенно улучшается. И есть очень большие надежды на вакцинацию.
Я надеюсь, что год будет другим. Да, по смертности мы не сможем быстро вернуться в 2019 год. Но на него надо ориентироваться. Наш приоритет – возобновить прежние объёмы профосмотров и диспансерного наблюдения. Очень надеюсь, что та помощь, которая выстроена, позволит отыграть в этом году часть преждевременных потерь.