"Ангелы в масках". Три истории о жизни и смерти в "красной" зоне
Придет день, и синяки от давящих масок сойдут, зуд перестанет тревожить воспаленную кожу, в уставших глазах отразятся улыбки родных. А сейчас у тех, кто работает в 'красной' зоне, не перестает болеть голова, падает зрение, а липкий пот раздражает слизистые. Но когда пациенты встречают их на улице, узнают по выражению глаз – благодарят за отвоеванную у смерти хрупкую жизнь, называют 'ангелами в масках'. Корреспондент amic.ru Слава Мельников поговорил с тремя 'ангелами' и узнал, что им приходится переживать, почему они рискуют жизнью и почему называют пандемию войной.
Ирина Николаевна Димитрюк, 48 лет. Сестра в госпитале для больных с хирургическими патологиями и COVID-19
'В нашей профессии отсутствует иллюзия о том, что смерти нет'
В защитном костюме в жару – пульс двести, от постоянного ношения маски садится зрение. Привыкаешь к головной боли, к боли в ногах, в ушах. Обычная история всех тех, кто работает в 'красной' зоне. Да, к физическим трудностям привыкнуть можно. Нет, к подобной форме жизни привыкнуть нельзя. А еще страшно. Весной не было страшно, было интересно. А теперь страшно. Тогда смертей от ковида мы не видели. Потом затишье. Потом День города, после него и началась эта свистопляска. Люди стали поступать тяжелые, часто – безнадежные. Вирус стал агрессивным, цепким. Бывает, готовишь больного к КТ – пациент на кислороде, но стабилен, шутит, бодрится: говорит, что проголодался и неплохо бы после КТ поесть. Я улыбаюсь внутреннему чувству, что этот не уйдет. Через десять минут его везут в реанимацию, через час констатируют смерть.
В нашей профессии отсутствует иллюзия о том, что смерти нет. Мы ее видели раньше, видим теперь. Но так, чтобы как на войне, – несправедливо, без разбора… А главное, в коллективе.
Когда нашей медсестре Татьяне Рыболовой пришел положительный анализ на COVID-19, она даже не расстроилась, вида не подала. Когда уходила, остановилась в конце коридора, постояла секунд десять, обернулась: 'Ну, все, девчонки, отдохну двадцать один день и опять сюда. Не скучайте'. Прошло пятьдесят, завтра мы ее хороним, погибла. (Похороны состоялись 12.11.2020, – прим. авт.) Да, я говорю – погибла. Потому что это война. Такая ее форма. Не знаю, с кем мы воюем, но у этого кого-то точные прицелы.
И все же я никогда бы не отказалась работать в 'красной'. Мы не герои, я не геройская. Если скажу, что работаю не из-за денег, то совру. Да, это мой корпус, в нем я проработала двадцати лет. Тут мой коллектив, мои пациенты. Но жить на что-то нужно. Сейчас нам стали платить хорошо, государство заметило, оценило. Хотелось бы сказать, что наконец заживем как люди, но для многих из нас это просто шанс раздать долги. Для молодых – шанс оплатить учебу.
Я не привыкаю к больным. Наверное, это непрофессионально. Я просто делаю свое дело: иглы, капельницы, системы. Привыкать нельзя, нужно запоминать. Привыкать можно к коллективу. Иногда думаешь: 'Господи, когда это уже все закончится'. И сам себе отвечаешь: 'Да никогда'. Не зайдет Игорь Тимофеевич (завотделением травматологии алтайской БСМП Игорь Деев; умер от COVID-19, – прим. авт.) с вечным: 'Девчонки, а кофейку не желаете. Угостили благодарные пациенты'. Не зайдет Татьяна Николаевна с рассказами о любимом внуке-борце и внучке-танцовщице. Жизнь не станет прежней, вот к чему привыкнуть невозможно.
Дмитрий Сергеевич Дубровин, 27 лет. Врач-терапевт в госпитале для ветеранов
'Тут я чувствую, что живу не зря'
До госпиталя я был штатным терапевтом. Бумажки перекладывал с места на место, заполнял формы, таблицы и не верил в существование COVID-19. Когда оказался тут, своими глазами увидел, что происходит, мне стало по-настоящему страшно. Вопроса об отказе от этой работы даже не возникло. Я как-то сразу понял: мое место в 'красной' зоне. Тем более, скажу честно, возможно, даже за всех: тут я чувствую себя безопаснее, чем на улице. Когда я вижу на улице людей без масок, в трамвае, в торговых центрах, мне хочется провести им экскурсию по нашему ковидному госпиталю.
В 'красной' зоне я повзрослел. Я каждый день вижу, как уходят люди. Иногда привозят пациентов в таком состоянии, что сразу понимаешь: тут только Бог решит – жить ему или нет. Рентген сделать нельзя, потому что
Недавно на моих глазах угасала сорокалетняя женщина. Поражение легких тотальное. Я каждый день видел, как ей становится хуже. В какой-то момент понял: ее не вытащить. Она смотрела мне в глаза с такой надеждой, страхом, беззащитностью. Ну, разве могла она думать, что умрет. Всего сорок! Я не знаю, как она заразилась, не знаю. Знаю, что никто не застрахован. Я всегда буду помнить этот взгляд. Для меня каждая смерть – личное.
Это не вопрос денег. Каждый, кто тут трудится, чувствует, что живет не зря. Мы же все, по сути, на войне. Это война с невидимым врагом. И как на войне – мы не видим родных, детей, родителей. У меня нет семьи, мне легче. Я вижу, как мои коллеги страдают, от того что не могут обнять своих близких.
Я еще не болел 'короной', но знаю на сто процентов, что тоже перенесу. Хоть я и молодой, мне страшно. Не вижу смысла об этом врать. У нас в коллективе есть люди старше меня. Все они у ковида 'на карандаше'. Поверьте, когда они застегивают костюмы и идут в 'красную' зону, последнее, о чем они думают, это о себе. Если будет по-другому, я первый уйду из медицины.
Мне сложно понять то, что происходит в городе. Сложно понять, почему открыты торговые центры или зачем все эти массовые празднования. Зачем открыты рестораны. Говорят, чтобы не рухнул бизнес. Но если дальше будет происходить то, что я вижу каждый день, то краю это будет стоить намного дороже, чем поддержка малого бизнеса.
Татьяна Винокурова. 43 года. Медсестра в госпитале для ветеранов
'Остаются или сильные, или те, кому пофиг'
Это необъяснимое чувство. Испытываешь его каждый раз, когда надеваешь костюм и идешь в 'красную' зону. Никогда не знаешь, что там произойдет, кто на сей раз. Вирус стал непредсказуем, и сколько бы я ни старалась не пропускать чужую трагедию через себя, у меня не получается. Тем более я работаю в реанимации. В этом месте часто бывает так, что ты последний, с кем говорил больной, последний, кому он смотрел в глаза. Когда ты возвращаешься после нескольких часов отдыха, а человека уже нет, то с трудом находишь силы для работы. Такое выдерживают либо сильные, либо пофигисты.
Ну и сил все меньше. Я тут с июля, с июля не видела семью. Меня на месяц еще хватит, дальше не знаю. Устаешь физически, но больше психологически и морально.
Это больше чем работа. Все мы не хотим пафоса, но это все же долг. 'Да вот, мол, из-за денег. Риск за деньги – жадность'. Слышали, знаем. И вот клянусь, у меня от таких комментариев слезы наворачиваются. Я бы лучше за свои двадцать пять в халатике на каблуках ходила да жизни радовалась. А теперь 'скафандр' не снимаешь, жарко так, что пот хлюпать начинает. Глаза разъедает, зрение падает от постоянно запотевшей маски, голова не перестает болеть. А тебе надо найти вену на ощупь и еще силы до конца смены. Ты знаешь, что не присядешь ни на минуту, разве что таблетки раскидать по формам.
В городе всего этого не видно. В городе все буднично. И если мы тут на фронте, а мы тут на фронте, то город должен быть тылом. Но на тыл он не очень-то и похож: люди безалаберны, не могут лишний раз посидеть дома, надеть маску, протереть руки. Если образно: на войне умирают молодые за стариков, на этой войне все наоборот: старики отдают жизни, потому что молодые не понимают ответственности.
В Алтайском крае врачи, спасая жизнь других, нередко отдают свою. За период пандемии, по официальной статистике, погибли девять работников медицины.
Эти истории – личные переживания и ощущения героев материала. Они могут не совпадать с общим мнением редакции. Но, может быть, после прочтения этих историй вы наконец-то наденете маску в общественном месте или вовсе останетесь дома.