Андрей Макаревич «Если кто-то обнаружит у меня украинский бизнес, я ему этот бизнес немедленно подарю»

31 мая "Машина времени" даст необычный концерт в честь своего 45-летнего юбилея. С лидером группы Андреем Макаревичем встретился корреспондент "Известий".

— Эту дату вы решили отметить глобальной концертной акцией в парке "Лужников". Все площадки уже отыграли и теперь осваиваете пленэр?

— Площадок рассматривалось несколько. Выяснилось: мы уже так давно живем, что у нас уже всё было. Красная площадь — дважды, Дворец съездов — тоже был, "Олимпийский" был. Ну куда еще? Осталось, разве что на Луне сыграть. Больших открытых площадок в Москве, как ни странно, очень мало. С парком Горького была красивая затея — сделать сцену на крыле "Бурана", и это было бы лихо, но потом поняли, что не можем спрогнозировать количество людей, и на узкой набережной может начаться давка. Хорошо, если 30 тыс. людей придет, а если 60 или 80?

В "Лужниках", я надеюсь, мы себя обезопасили. Там широкая площадка, и теперь важно, чтобы была хорошая погода. Мы придумали красивую акцию для фонда "Подари жизнь" — напечатали памятные билеты, которые отдаются в обмен на любое пожертвование и, по-моему, это будет хорошо. 1 июня — День защиты детей, а дети у нас в защите всё еще нуждаются.

— Говорят, вы собираетесь играть какое-то рекордное количество песен.

— Мы затеяли сыграть 45 песен, из расчета одна песня за год. Потом прикинули, что это 3,5 часа беспрерывной музыки. Все-таки постараемся это сдюжить. У нас нет задачи сыграть все, что можно, но мы выберем 45 наиболее известных композиций разных годов. 5 лет назад мы делали опрос поклонников, из него возьмем 35 песен и добавим 10 новых. Окончательную программу выстроим при помощи коллективного сознания.

— В СССР в 1970-х рок-команд хватало, но остались только "Машина" и "Воскресенье". Недавно слушал сборник британских групп 1960-х и в очередной раз обнаружил, что там было немало групп, не менее талантливых, чем The Beatles. В чем-то ситуация похожая. 

— Время показывает, что менее. Здесь важно сочетание огромного количества обстоятельств, каждое из которых по отдельности ничего не значит. И оказаться в нужное время в нужном месте, и элемент удачи, и элемент таланта, и способность не развалиться накануне завтрашнего успеха. Да и масса того, о чем мы даже не знаем.

— Распад "Машине" пророчили чуть ли не с момента основания. Лично у вас бывали моменты, когда казалось, что надоело, не клеится, пора распускать команду? 45 лет группе, трудно даже представить.

— Да, ужас какой-то. Нет, чтобы сказать "хватит", такого точно не было. Были тяжелые моменты. В первый раз в 1979-м, когда расставались с Сережей Кавагое и Женей Маргулисом. Мы тогда были менее профессиональны, и это компенсировалось какими-то человеческими отношениями. Была команда, основанная и держащаяся на дружбе, и поэтому расставание было тяжелым. Попав чуть позже в "Росконцерт", мы очень здорово набрали как профессионалы.

Но это не значит, что нам стало безразлично, кто пришел, кто ушел. Нет, это всегда было приоритетным. Почти два года назад, когда Женя Маргулис решил отвалить, мы совсем этому не радовались. Однако, как выяснилось, всё к лучшему, потому что пришедший на его место Игорь Хомич как будто создан для "Машины", и природа ждала, когда звезды сойдутся. Мы лучше зазвучали, атмосфера в группе изменилась.

Фото предоставлено пресс-службой "Машины Времени"/Денис Бояринов

— В случае с вашей командой — это больше семья или все-таки группа, механизм, некая компания притершихся друг к друг товарищей? 

— Ну что такое участник команды? Есть некое ее ядро, это — Ефремов, Кутиков, Державин и я. Остальные — Саша Дитковский, Сережа Остроумов, теперь и Игорь Хомич — "постоянно приглашенные" музыканты. Помимо "Машины" они участвуют в массе музыкальных проектов. Ну, на самом деле, совсем не важно, как-то это называется. Понятие "семья" подразумевает некие сексуальные отношения, у нас этого пока, к счастью, не замечается. Так что мы все-таки "притершиеся товарищи" (смеется).

— Принято считать, что в рок-н-ролл парни приходят, чтобы нравиться девочкам, а с гитарой это проще.

— Вот ей-богу, у меня этой мотивации не было. Я был совершенно загипнотизирован звуком электрогитары. Этим богатством, красками, громкостью, всеми возможностями этой кочерги, которая может создать такую вибрацию. Я мог как маньяк целыми днями сидеть и брямкать на ней, ничего не умея. Какие там девушки? Когда Кутиков в 1972 году приводил на репетицию какую-нибудь чувиху, чтобы она посмотрела, как он красиво играет на гитаре, мы его страшно высмеивали и подвергали дикому остракизму. Мы занимаемся святым делом, какие могут быть бабы?

— Насколько всё, что с случилось с группой, совпало с вашими ожиданиями?

— Во-многом превзошло все ожидания. В 1978 году я вообще ни на что не надеялся. В воздухе такое висло, что всерьез полагать, что через 2 года мы будем ездить по стадионам, а менты нас будут не вязать, а охранять... Это в самую светлую голову прийти не могло. Тем более сейчас я не берусь что-либо предполагать. Происходит, и слава богу. Важно, что, как это ни смешно, мы продолжаем получать удовольствие от звуков, которые извлекаем из наших музыкальных инструментов.

— Пару лет назад вы сказали, что не очень хотите дальше мыслить альбомами. Понятно, что вы не завязаны на лейбл, требующий выпуска альбома по контракту, но почему это не интересно лично вам?

— Ну, во-первых, может быть, потому, что я сейчас пишу меньше песен для "Машины", у меня есть "креольцы" ("Оркестр креольского танго" — непременный участник почти всех сольных работ Макаревича. — "Известия"), а недавно еще и неожиданно поперли песни под гитару (чего я сам от себя не ожидал), и всё как-то расходится на несколько каналов. Наверное, что-то витает в воздухе. Всё скатывается к каким-то сжатым формам. Команда записала песню, мы ее повесили в Сети, и завтра все ее обсуждают. Очень быстрая реакция и отдача. 

Я всегда понимал, что Саша Кутиков прав, хотя меня это бесило. Вот, записали мы альбом, так давайте выпустим. Нет, говорит, давай в сентябре. Летом пластинок никто не выпускает, потому что их не покупают. Мне было ужасно противно, что какие-то торговые сети мне диктуют, когда мне подарить человечеству свои песни. Сейчас я совершенно свободен в том, когда это делать.

Фото предоставлено пресс-службой "Машины Времени"/Денис Бояринов

— В свете последних геополитических событий вас критиковали не столько СМИ, сколько простые граждане. 

— Это их проблема, не моя. Если тебе 15 человек в Facebook написали, что ты идиот, у тебя, конечно, испортилось настроение, но это всего лишь 15 человек. Дай им бог здоровья, пройдет. Мы — часть природы, природа тяготеет к гармонии и равновесию. Всё в мире происходит волнами. Волна имеет фазу, она будет иметь и противофазу. Это вопрос времени. Я это наблюдал сто раз. 

Вообще орать о своей любви, будь то любовь к Родине или любовь к женщине, — это пошлость. Любовь не требует того, чтобы о ней орали, неистово бия себя кулаком в грудь. Сразу начинает пахнуть враньем. Думать как все — тоже достаточно пошло, потому что это значит не думать. "Думание" — процесс индивидуальный. 

Единственное, что хочу сказать: люди, которые видят в поведении другого человека мерзость, как правило, судят по себе. Я начитался о своей собственности в Крыму и своих зарубежных миллионах и хочу через вашу газету дать торжественную клятву: если кто-то обнаружит у меня какой-нибудь украинский бизнес, я ему этот бизнес немедленно подарю. Хотел бы иметь, но нет его и никогда не было.

— Сейчас на ТВ новая волна различных музыкальных шоу. На "Голосе" в жюри Градский и Агутин, ваш друг Ярмольник судит шоу двойников. Вам предлагали что-то подобное?  

— Предлагали судейство в "Голосе", но это было связано с большой занятостью. Я просто не мог себе позволить отказаться от основной работы. "Голос" — великолепная программа, и она была абсолютно на том же уровне, как и во всем мире. Отлично работали конкурсанты, интересно было слушать жюри и смотреть на всё это. Что касается двойников, то, по-моему, это уже неинтересно. Хотя начиналось смешно.

— Ваши книжки "Сам овца", "Живые истории", "В начале был звук", "Евино яблоко" даже "исследования" по наркологии и кулинарии все-таки выдержаны в неком общем повествовательном ключе. А недавние "Волшебные сказки" — это что-то совсем другое. Очень здорово оформленная, забавная, но совсем не понятно, откуда взялась сама задумка.

— На эту идею меня сподвиг Юз Алешковский. В один из его визитов мы сидели с ним в хинкальной, и внезапно со стола упала вилка. Поскольку мы уже выпили, я схватил ее и стал импровизировать — дескать, вот, она планировала, как ею будут есть, какой у нее будет интересный вечер, а ее вот столкнули со стола, и она лежит.

Юз спрашивает: "Ты где это прочитал?". Я ему: "Нигде, вот сейчас придумал" Он мне: "Идиот, немедленно записывай. У тебя замечательно получаются сказки". Поскольку Юза я считаю мудрецом и старшим своим учителем, я, исполняя его завет, довольно быстро написал эти сказки. Мне хотелось сделать красивую книжку. Все меня толкали к тому, чтобы я ее сам и оформлял. Я честно попробовал, и впервые у меня ничего не получилось.

Сказка про сардинку — я и рисую сардинку, и получается масло масляное, а художник Цесслер, которого я знаю сто лет и считаю гениальным, рисует консервный нож. Я его долго уговаривал, и в итоге мы сели у компьютера вместе. Он рожал идеи, мы вместе что-то компоновали и буквально за двое суток книжку собрали. По-моему, она получилась удивительно красивая, и если получит за это какую-то премию, я совершенно не удивлюсь. 

— У вас в этом году вышел альбом "Облака" с песнями Галича. Вы всегда признавали его влияние наряду с Окуджавой, которого перепели давно, но здесь явно не знали, с какой стороны подойти. Осторожничали?

— С Окуджавой было проще, потому что Окуджава — замечательный мелодист и можно было решать свое прочтение музыкально. Благо со мной работали очень хорошие музыканты. С Галичем с помощью музыки ничего не вышло — получился кабак. Потом я понял: Галич не пел свои песни. Это была мелодекламация, и гитара ему нужна была просто для красоты. Не зря у него стих может быть и стихом, и песней, которую он поет под свои три аккорда.

Тогда я ушел от ансамблевой игры, и получился такой звуковой коллаж, что ли. Во всяком случае, что-то необычное. Моим друзьям понравилось, а сбором общественного мнения я не занимался. Галич, к сожалению, сейчас вновь очень актуален. Еще 5 лет назад я думал, что время, о котором он писал, безвозвратно прошло, а сегодня каждое его слово выглядит, как сейчас написанное. Галич писал о каких-то ситуациях, связанных с чудесами нашей тогдашней власти. Чудеса прекратились, как выяснилось, на время, так и о Галиче забыли. 

— В конце 2013-го вышел ваш сольник "Хроника текущих событий". Года три назад вы сказали, что не хотите очередных "Песен под гитару" и "Ломбарда", но все-таки решились. 

— Это произошло абсолютно неожиданно. Стали происходить всякие "чудеса", и как реакция на них у меня каждый раз сама собой появлялась песня. Я стал вывешивать их в Сеть, понял, что набралось на альбом, но подумал — ну а зачем? Есть песни, они набрали огромное количество просмотров, их послушали, зачем их еще издавать? А Кутиков  говорит: давай сделаем. Собрали, издали, и вдруг этот альбом по сетевым продажам выходит на первое место, опережая Гришу Лепса. Непредсказуемо.

— Сами что слушаете?

— Много традиционного гитарного джаза. Я продолжаю учиться его играть. Слушаю Джона Скоффилда (исполнитель, входящий в тройку лучших джазовых гитаристов мира. — "Известия"). На мой взгляд, он наиболее разносторонний гитарист, один из немногих, кто все-таки имеет блюзовые корни, что мне очень близко. Потому что блюз я играл много лет, и через него мне становится понятно, куда двигаться.

Слушаю много старого. Купил себе коробку из ста дисков, составленных из старых джазовых радиочартов. Сто джазовых хитов, начиная с 1920-х годов и заканчивая 1970-ми. Вы даже не представляете, какое количество джазовых исполнителей существовало в мире, кроме Эллы Фитцджеральд и Билли Холлидея. Всех их можно слушать бесконечно.

— А рок поновее, ну какие-нибудь The White Stripes, The Black Keys?

— Ну какие они новые? Они новые для тех, кто не застал музыку 40-летней давности. А я застал, я давно живу.