Чтобы помочь многодетным — надо отнять у них детей

30-летняя Наталья Шевалдина, многодетная мать из нижегородской деревни Криуша, уже несколько месяцев главная жертва ювенальной юстиции, которой официально в России как бы нет. За то, что Наталья в подпитии избила свою 11-летнюю дочку Марину, в социально-реабилитационный центр забрали всех четверых детей. Подробности сообщают "Известия".

Под давлением общественности их вскоре вернули. Наталью теперь судят за побои, а возмущенные жители Нижегородской области, в основном сторонники общественной организации "Родительское всероссийское сопротивление" (РВС), регулярно устраивают пикеты в ее поддержку.

В РВС считают, что в России уже не первый год идет самая настоящая охота на детей из бедных семей и для острастки ретивых работников опеки нужен кнут — уголовная ответственность за произвол при их изъятии. Сотрудники социальных служб, в свою очередь, стонут: после того как прогрессивная общественность надавит и детей вернут родителям, они гибнут в пожарах. У многодетных же один вопрос: кнутов хватает, когда же будут пряники?

500 рэ и пол-литра в придачу

По данным Независимого института социальной политики, 70% российских семей с тремя и более детьми имеют доходы ниже прожиточного минимума. Около 60% многодетных проживают в жилье без удобств, там нет центрального отопления и водопровода, канализации и горячей воды. 80% такого жилья — в сельской местности. Все эти цифры из авторитетных источников как раз про семью Натальи Шевалдиной.

Домик на курьих ножках с хлипким крыльцом, общая площадь — 34 кв. м на шестерых, зато с пластиковыми окнами. Внутри — печка и газовый баллон, несколько кроватей, на которых спят дети, и дешевый палас, где ночуют Наталья с мужем. Водопровода нет, зато есть хорошая стиральная машина. За водой ходят через трассу, на другой конец Криуши, под это дело приспособили коляску двухлетней Вики, самой младшей из детей. Колодец есть и ближе, но его 30 лет не чистили, и брать оттуда воду опасно. Наталья хватает таз и выливает его в емкость для порошка, "стиралка" в ответ бодро пашет.

Дети грязные, в рваной одежде, перед нашим приходом они только вернулись с речки Сережа.

— У нас тут, чай, не город, в ваннах не плаваем, — машет рукой Наталья. По графику сегодня баня, она раз в неделю — ходят к соседу, 89-летнему ветерану войны Ивану Семеновичу Шарову. Иван Семенович — главный работодатель семьи, Наталья ухаживает за ним, кормит, моет, вкалывает на огороде. За это он платит ей 6 тыс. рублей в месяц. Еще 5 тыс. получает в кафешке на трассе — Шевалдина там и помощник повара, и уборщица, и официантка.

— Народу негусто, 50 копеек и то на чай не оставят, — вздыхает Наталья. У другого соседа она доит козу, он дает за это ее детям полтора литра молока.

Есть еще муж, Костик, как зовет его Наталья. У Костика с работой вечный напряг: или выгоняют, или не платят. Подрядился вот рубить дрова для кафе-конкурента (их два рядом) — дают 500 рублей и поллитру, но это разовые заработки. Два дня, что мы приезжаем к Шевалдиным, Костик пьян. Наталья уже который раз грозится с ним развестись, потом хватает полено и несется за ним. Костик прячется в убитой "пятерке", что стоит во дворе. Ей 20 лет, спасибо, ветеран подарил — ни номеров, ни техосмотра, но ездит. Палка падает из рук, лобовое стекло вдребезги.

— Наташка — баба хорошая, работящая, а мужик у нее — тьфу, — переживает Татьяна, коллега по кафе. — Ну а где ж в деревне другого найдешь — у нас тут других нет!

С погодой тоже не везет — на улице льет как из ведра, и дети гурьбой устраиваются перед телевизором. На наших глазах в розетку попадает молния и "окно в мир" гаснет.

"Папка помер, дом сгорел"

Так плохо, впрочем, было не всегда. Рядом с хибарой, где они теперь живут, стоял вполне приличный кирпичный дом.

— Папка строил, все у нас было, любил он меня — вон лошадь на 16 лет подарил, скотину всегда держали, — вспоминает Наталья. — Потом папка помер, дом сгорел.

В августе 2010-го полыхала вся Россия, в районе полностью выгорели две улицы, их отстраивали заново, а погорельцев обеспечили с головы до ног.

— Народ быстро это дело просек — и начались умышленные поджоги, чтоб попасть в число погорельцев, — рассказывает глава местного самоуправления Михаил Рыбин. — Стали расследования проводить — оказалось, у Шевалдиных племянник неудачно покурил, а значит, компенсации не положены.

Вместе с домом сгинул в огне и главный друг Натальи — старенький ГАЗ-55, осенью она "на нем по 100 тыс. зарабатывала".

— Сама в лес езжу, сама деревья пилю, сама продаю, — говорит она. За незаконную рубку леса Наталья с Костиком получили по 3 года и 3 месяца условно. — А у нас тут несудимых нет — жить у леса и не воровать?! Так не бывает.

В то жаркое лето, когда сгорел дом, они уже шестой год снимали квартиру в Нижнем Новгороде, а у матери в Криуше бывали наездами. Через год после пожара решили совсем в село перебраться. Материнский капитал на ремонт дома им тратить не разрешили — после смерти отца он до сих пор не переоформлен, кредит не дали. На тот же материнский капитал Наталья купила эту убитую избушку рядом со сгоревшим домом — по документам это вполне приличное жилье и стоит аккурат в "капитал". И таких "капитальных" по области десятки, если не сотни. В селах многие таких деньжищ отродясь не видали, говорят в администрации района, вот и тратят как попало. В доме, купленном на материнский капитал, ни крыши, ни окон, ни дверей, зато на стене "плазма", а у ребенка — мобильник с сенсорным экраном. Пока малышу нет трех лет, за этими покупками по закону смотрят, потом это полностью на совести родителей. Наталья не скрывает, что на разницу окна пластиковые поставила да внутри чуть обновила, перевезла из города "стиралку", купила детям велосипед, а себе ноутбук с интернетом.

От администрации матери Натальи дали 10 тыс. рублей подъемных, а ей с детьми — 2 тыс., и это максимально возможные суммы. В районе и области — 11 различных социальных программ, и ни одной по многодетным.

Все началось с Костиного мобильника, который 11-летняя Марина повадилась брать с собой в школу. Однажды в туалете ее застукали с девочками, вместе они разглядывали "нехорошие картинки" с голыми взрослыми. А перед этим их увидели мальчишки, один из них и проболтался матери. Вечером в Криушу нагрянули учителя — Наталья была после поминок, нетрезвая, дети носились по комнате, в углу сидела бабушка с ремнем — "а иначе как их воспитывать?".

Утром Марина пришла в школу вся в ссадинах и кровоподтеках — экспертиза насчитала 19 ударов — на спине, шее, груди и лице, — признав их неопасными для жизни.

— У меня директорский стаж 42 года, но я не видела такого избитого ребенка, — говорит директор школы Татьяна Хмельникова. — Мы обязаны сообщать о таких случаях в полицию и опеку, мы всего лишь поступили по закону.

Мотовиловская сельская школа, где учится Марина, даст фору любой городской, она новая и одна из лучших в области. Находится в 15 км от Криуши, за год как некомплектные в районе закрыли 11 школ, детей собирают по деревням и привозят сюда на автобусе. В школе больше половины детей из многодетных и просто бедных семей, все ходят в штопаном, но чистеньком, рабочие тетради (их покупают родители, учебники выдают бесплатно) тоже есть у всех, кроме Марины. И обедают в школе тоже все, кроме нее, хотя многодетным дают на это пособие и Шевалдины его получают. Наталья нас уверяет, что дочке просто не нравятся школьные обеды. Учителя не верят: девочка вечно цыганила на кухне и таскала хлеб.

Марину забрали в социально-реабилитационный центр, а вскоре туда привезли остальных детей. Учителя и представители опеки и сейчас уверены, что поступили тогда правильно, потому что нельзя их было оставлять в опасности.

— Был февраль, а они приехали в шапочках с проволочками вместо веревочек, грязные, оборванные, с дефицитом веса, да эти несчастные дети только у нас научились ложкой-вилкой есть, хоть немного отъелись у нас на пятиразовом питании, — вспоминает директор центра Елена Илюшина.

Социальный центр рассчитан на 25 детей, их здесь держат не больше полугода. На постоянке сейчас трое — их мама не появлялась дома по две недели, дети шарились по соседским огородам. Мама оказалась на редкость горячей штучкой, говорит, что без мужиков не может, прям пропадает иначе, к детям пока ни разу не приехала.

Многие мамы, наоборот, просят взять малышей на время — с мужем проблемы или остались без работы, а здесь ими занимаются и потом два мешка "приданого" дают. Больше 80% детей возвращаются в родные семьи, остальные идут в приемные, за последние три года в детдом отправили лишь одного ребенка — тяжелого инвалида.

В среднем в районе лишают прав лишь пятерых родителей в год — 10 лет назад эта цифра была в 5–6 раз больше, так что ювенальной юстицией в Арзамасском районе и не пахнет. За последние три года лишь двое "лишенцев" — мать и отец — восстановились в правах через суд, остальные о своих детях даже не вспоминают. В большинстве случаев, когда забирают детей из семей, накладывают временные ограничения. Для кого-то это действительно в прямом смысле отрезвляюще.

В селе Хватовка отчим избил тазом по голове пятилетнюю девочку, мать на полгода ограничили в правах, ребенка забрали в реабилитационный центр. Через четыре месяца Галю вернули обратно в семью.

— Ничего бы меня не остановило, а тут — словно прозрела, — благодарит теперь за науку ее мама Елена. За это время они с мужем и дом восстановили, и свою жизнь переосмыслили, теперь на них вся деревня радуется — малышка самая чистая и ухоженная в деревне. Другая мама, у которой забрали ребенка еще в 2008 году сначала в детдом, а потом в приемную семью, связи с ним никогда не теряла. В прошлом году она наконец встала на ноги и привезла его домой.

Но бывают и другие истории, как у 25-летней Любы Борзовой. Сама она сирота, родила четверых детей, которых поместили в реабилитационный центр после того, как Люба жестоко избила младшую девочку. Дети в итоге в приемной семье, родная мать к ним не приходит, их жизнь ее не интересует.

Когда у Шевалдиной забрали детей в центр, ее подруга-юрист написала открытое письмо Павлу Астахову. И началось — возмущенная общественность требовала немедленно вернуть их Наталье, которая в одну секунду вдруг стала главной жертвой "ювенальщиков", телевизионщики сошлись в жестокой схватке, чтобы первыми вытащить многодетную семью на эфир.

— Мы все стали врагами рода человеческого, у нас были две сотрудницы на 105 населенных пунктов, где живут 209 сирот, — обе не выдержали прессинга и уволились, — рассказывает глава местной опеки Татьяна Пимкина. — А я вот и сейчас убеждена: не надо было идти у всех на поводу, остались бы дети на полгода в центре, самой Наталье было бы легче — глядишь, и с мужем бы разобралась, и пристрой к дому сделала бы, а потом бы их в нормальный дом привела.

"Ювенальная гнида, чтоб ты сдохла", — писали в соцсетях завучу школы Капитолине Троицкой, у которой пятеро детей, один — с ДЦП.

— Прокормить такую большую семью даже с хорошим мужем, который не пьет и заботится о всех, — очень трудно, я сама через два месяца после рождения последней дочки вышла на работу, потому что денег не было, — рассказывает она. В этом году многодетную семью Троицкой признали лучшей в Поволжье.

Григорий Балтазов из Мотовилово вырастил четверых детей, потому что "последний раз выпивал 14 лет назад". Дом строил шесть лет, внутри и теперь работы хватает. Его жена Нина 19 лет работала на ферме в умирающем совхозе, часто без денег, только за еду, недавно выяснилось, что налоги тоже не платили — и последние 10 лет на ее пенсии в 5 тыс. рублей никак не отразятся.

— Двое у нас инвалидов, врачи, комиссии, своего транспорта нет, автобусы еле ходят — вот так нам помогало государство, — машет он рукой. — Никак оно не помогало! Старшей 20 уже, а на работу с ее психиатрическим диагнозом никуда не берут. Живем за счет огорода да скотины, которую всю жизнь держим, из еды вообще ничего не покупаем. А строились вот на инвалидские, все до копеечки в дом вложили, да все своими руками делали.

Михаил Рыбин, глава местного самоуправления, говорит, что даже ту минимальную помощь, которая положена многодетным от государства, получают далеко не все. Субвенцию по квартплате дадут, если по ней нет задолженности, 100 рублей на ребенка, смешная сумма, которая не менялась уже 20 лет, — если оба родители работают официально, в условиях депрессивного дотационного региона это почти утопия. Положены теперь 15 соток земли, но эти сотки в Подмосковье и в той же Криуше по стоимости отличаются в разы, в последней их даже не продашь. Почему бы — раз льгота такая есть — не давать ее деньгами, если землей не берут, но контролировать, чтобы шли они на детей, а не на пьянку?

— Наверное, должно быть какое-то отдельное законодательство по неблагополучным семьям — чтобы и детям было хорошо, и родители в итоге на шею не садились, — говорит Рыбин. — Те же деньги на обеды перечисляли раньше школам — и никто не голодал, но сделали монетизацию. Папаш-алкашей отправляли в ЛТП — а теперь что с ними делать? Вот той же Шевалдиной по закону я ничем помочь не могу, нет у нас такой строчки в местном бюджете.

Рыбин, сам в прошлом бизнесмен, собрал своих друзей — и те привезли Наталье брус для стройки, попросила шкаф для одежды — тоже привез.

— Надо было сразу это делать, — говорит он теперь.

В итоге получается извращенная логика: чтобы помочь многодетным, надо отнять у них детей.

— Сегодня почти все действия опеки по изъятию детей, которых мы считаем необходимым взять на контроль, — это те или иные варианты "ювенальной схемы", и направлены они на наиболее незащищенные группы, — говорит председатель РВС Мария Мамиконян. — Это одинокие матери, бабушки-опекуны, многодетные полные семьи, вообще "новые бедные". Совсем необязательно такие семьи маргинализуются, хотя, конечно, нужда наносит свой отпечаток.

Под видом "заботы о детях" у нас намеренно плодится социальное сиротство и идет "перераспределение" детей, уверена Мамиконян. В провинциальных городишках, где уже два десятилетия нет работы, по ее словам, опека становится своеобразной "биржей труда".

На содержание одного ребенка в детдоме государство тратит в месяц 50 тыс. рублей. Приемным родителям в той же Нижегородской области — около 15 тыс. (на самого ребенка и зарплату родителя), в некоторых регионах эти суммы достигают 25–30 тыс.

— У нас смехотворные выплаты родным матерям, даже многодетным. Их уличают в невозможности предоставить "всё лучшее детям", изымают детей и... передают в опекунские семьи, которым платят уже не 500 рублей, а в 30 раз больше. Это же издевательство — та диспропорция, которая сейчас практикуется! Дайте той же Шевалдиной пусть не 15 тыс., а хотя бы 5 тыс. за каждого из четверых — и положение ее детей в кровной семье будет совсем иным. Она трудяга и жизнь наладит. Я уже не говорю о такой известной мере, как принудительное лечение от алкоголизма, — замечает глава РВС.

Многодетные семьи ждут, что правительство будет решать проблемы семей, а не гонять родителей или чиновников — если, конечно, нужно, чтобы демографическая кривая росла вверх, а не падала вниз, как сейчас. Пункты помощи малоимущим в 1990-е были при соцзащитах, тогда же их и похоронили. Можно же организовать по стране сеть столовых и выдавать талончики на дополнительное питание многодетным и малоимущим семьям. Или возродить центры помощи, где семьи могут подобрать одежку, продукты, школьные принадлежности для детей. И, конечно, переселять их из жилья, в котором находиться просто опасно для жизни.

Татьяна Пимкина говорит, что больше всего боится повторения трагедии, которая была год назад в соседнем Володарском районе. Там тоже у многодетных забрали детей, а потом под давлением прессы и общественности вернули родителям — в тот же дом, непригодный для жилья. Прошло полгода, мать убежала в магазин, оставив четверых детей с парализованной бабушкой. Сгорели все.