Сергей Безруков: «Нам нужно отучать зрителей от телевизоров»
— Сергей, признаюсь, что я поражена. Не знаю, какому современному режиссеру удалось бы собрать здесь полный зал.
— К сожалению, режиссеров у нас знают плохо. Это во времена Товстоногова режиссер был богом. Если сейчас сюда придет талантливейший Юрий Бутусов, его никто не узнает. За пределами Садового кольца люди знают только тех, кто засветился в сериалах. Катаясь с антрепризой, я убедился, что в провинции залы собирают только медийные актеры, и то не все. Чтобы зритель купил билет, на афише обязательно должны красоваться лица из телевизора. У нас был прекрасный плакат к спектаклю "Сирано де Бержерак", где я в гриме, с огромным носом, как на старинных литографиях. Но прокатчики взмолились: не надо грима, люди должны видеть — ага, это Безруков, это Лиза Боярская. Конечно, после спектакля зрители оценивают не только нас, а всю постановку целиком. Но сначала их надо в театр как-то завлечь.
— В Московском областном доме искусств (МОДИ) вы тоже будете прокатывать свои спектакли?
— Да, с сентября все спектакли, в которых я участвую, мы будем играть в МОДИ. Возможно, даже спектакли Театра Табакова "Похождение" и "На всякого мудреца довольно простоты". Эту площадку нужно раскручивать заново, ведь 20 лет туда практически никто не ходил, спектакли играли при полупустых залах. Я поспрашивал своих знакомых в Москве — никто о таких театрах даже не слышал. В областном министерстве культуры, понятно, недовольны таким положением дел. Ведь там очень хорошее здание с двумя залами на 780 и 200 мест, сделан ремонт, всё чисто, есть лифт для инвалидов, хороший звук, два поворотных круга на сцене. Сейчас идет процесс реорганизации. Две автономные труппы — Камерный театр и Областной театр имени Островского, которые располагались на двух сценах МОДИ, готовят к слиянию в один Губернский театр. Это сложный процесс, которым занимается министерство культуры Московской области.
— Как вас встретила труппа? Не устраивали митингов против слияния?
— Нет, все прошло замечательно. Я понимаю этот страх — а что будет с нами? Но я понимаю и актерскую психологию. Я знаю, что такое играть при полном зале, когда между тобой и зрителями возникает какая-то химия. А когда в зале человек 100 вместо 700, то никакого подъема и вдохновения не будет. Это неприятно, это разлагает отношение к профессии, актеры начинают халтурить. И это больше вина администрации. Я постараюсь максимально обеспечить их работой с хорошими режиссерами, с известными актерами, у которых можно учиться, перенимать опыт. Хотя в Камерном театре тоже есть замечательные артисты старшего поколения, как я успел заметить. Я пока видел только три спектакля, а там огромный репертуар, который предстоит изучить. И я приглашаю критиков: приходите, будем смотреть вместе. У меня есть идея создать коллективный худсовет из профессионалов, специалистов, которые разбираются в театре. Такой взгляд со стороны будет полезен и для труппы, потому что, варясь в собственном соку, они не могут адекватно себя оценить. Кстати, 26 марта, в День театра, мы устроим капустник, что-то вроде смотра актерских сил.
— Думаете, люди будут ездить в театр в Кузьминки?
— А почему нет? Тут удобная инфраструктура, метро рядом, хорошая парковка. Надо просто приучить зрителя ходить сюда — сначала на известные, проверенные спектакли, потом будем репетировать что-то новое.
— Уже есть какие-то планы?
— Есть много идей, но рассказывать о них я пока не буду, еще не время. Но вообще я люблю классику. Современная драматургия окунает нас в жизнь, в которой мы и так постоянно варимся, читаем всякие ужасы в Facebook, обсуждаем, кто что сказал. Я не против спектаклей на злобу дня. Но я так от этого устал, хочется вернуться к классике. Там есть всё, там есть искренний, не напускной патриотизм. "Я люблю родину, я очень люблю родину", — читаю я со сцены слова Есенина. А в конце спектакля слово "Русь" хором выдыхает весь зрительный зал, люди в этот момент чувствуют себя частью единого целого. Но там есть и другое, страшное: "Не с того ль так чадит мертвячиной над пропащею этой гульбой" — это Есенин написал в 1923 году, а кажется, будто сегодня.
— То есть современную драму не будете ставить?
— Нет, буду. Я как раз недавно заказал новую пьесу одному драматургу. Пока не хочу называть имен. Еще хочется продолжить линию поэтических спектаклей. Мне кажется, сегодня снова приходит время поэтов. Недавно мы играли "Исповедь хулигана" в Прибалтике на огромной арене, практически на стадионе, где не было видно лиц. Я сначала испугался, а потом был поражен реакцией — трехтысячный зал замирал, вслушиваясь в тихие слова Есенина. Значит, людям это нужно. Может, после спектакля они придут домой, захотят перечитать эти стихи, наконец откроют книгу.
— Вы ставите перед собой просветительские задачи?
— Иногда приходится выполнять функции ликбеза. Наш "Пушкин" — это не биографический спектакль, а скорее романтическая драма, в которой есть сюжетные отклонения от исторической правды. Но молодежь и тут открывает много нового для себя: например, что государь Николай I запретил печатать "Бориса Годунова". Для многих это откровение. Они с удивлением узнают, что Пушкину тоже несладко жилось, что под конец жизни у него было множество долгов, что его травили, что отправили на верную гибель. И люди в зале плачут.
— Но все-таки существует мнение, что театром должен руководить не актер, а режиссер. Вот и Юрий Петрович Любимов на этот счет недавно высказался.
— Но Юрий Петрович Любимов изначально тоже был замечательным характерным актером. Я думаю, актерский опыт худруку не мешает, даже наоборот. Будучи актером, мне легче понять других артистов, наладить контакт с труппой. К тому же кое-какой режиссерский опыт у меня есть. Еще в "Табакерке" в спектакле Андрея Житинкина "Псих" я много придумывал сам. Инсценировку "Феликса Круля" (спектакль Андрея Житинкина. — "Известия") я тоже сам переделывал, перечитывал Томаса Манна, перелопатил кучу литературы, какие-то монологи дописывал сам, чтобы показать путь Феликса от невинного мальчика до наци, от ангела до демона. Этого не было у режиссера. И потом я уже три года занимаюсь собственным антрепризным театром, а это очень сложная форма выживания — государственной поддержки нет, своего помещения нет, нужно арендовать площадки, платить актерам и на все это зарабатывать самостоятельно. Пока прокатчики довольны, они идут нам навстречу и вывозят большие костюмные спектакли, со сложными декорациями, с большим количеством актеров, как в хорошем репертуарном театре. Только что мы вернулись из Германии, где собирали залы-тысячники. Там русские зрители привыкли к развлечениям, шоу, туда везут в основном эстраду. И наш "Сирано де Бержерак" для них был открытием. А у нас к антрепризе предвзятое отношение, мол, ничего хорошего там быть не может. Поэтому критика к нам не ходит и как режиссера меня никто и не знает. Но я чувствую в себе силы, потому и взялся за это дело.
— Но зачем вам, успешному и популярному актеру, впрягаться в этот воз? Или это вопрос престижа, как писала недавно главред журнала "Театр" Марина Давыдова: у Миронова есть свой театр, у Меньшикова есть свой театр, теперь будет и у Безрукова.
— Я думаю, госпожа Давыдова неправа. Возможно, она не знает, каково это — взять на себя ответственность за пребывающий в упадке театр. Каково это — поднимать хозяйство, создавать все практически с нуля. Ведь сколько лет Олег Павлович Табаков бился за подвал на Чаплыгина, возился там с трубами, с коммуникациями. Конечно, сейчас это престижный театр, но сколько пота и крови до этого было пролито. Театр — это не дорогие часы на руке, а тяжкий крест, который ты на себя взваливаешь.
Я рад за Женю Миронова, за Олега Меньшикова, за Кирилла Серебренникова. Но им тоже достались умирающие театры, которые они начали возрождать. Если не делать таких инъекций, не привлекать известных актеров и режиссеров, Москва просто потеряет эти сцены. У нас стоит глазом моргнуть, как на месте театра будет банк, развлекательный центр или офис. Российский театр сузится до каких-то знаковых центральных площадок. Так что мы все находимся в одной лодке. Нам нужно отучать зрителей от телевизоров, чтобы они не смотрели сплошные шоу со звездами или кровавые сериалы и не называли спектакль концертом. Все говорят — люди перестали читать, ходить в театр, и с этим ничего сделать не возможно. Возможно, господа, возможно. Только нужно делом заниматься. Работать.