Алексей Меринов: «В Буратино большой дядя-чиновник углядел себя»
— Зачем вы взялись за столь странную работу?
—
Была куча картинок, нарисованных в разные годы. На исконно-посконную
отечественную вечную тему: "Воруют". Рисунки не самые плохие. Было
желание как-то их сохранить, поскольку в газете они живут один день.
Путем поисков и застолий родилась эта идея. К моему удивлению, довольно
живучая. Ибо это уже третье переиздание.
— Попадает ли факт такого деяния под какой-нибудь из законов?
—
Дело не в самих законах — в их толковании. Есть, допустим, ст. 261 —
"Уничтожение или повреждение лесных насаждений", бумаги-то сколько
потрачено для этой книги. Или, может случиться, мои иллюстрации принесут
какому-нибудь чиновнику невосполнимые моральные страдания. Так что
гениальный постулат "был бы человек, а статья для него найдется" не
отложен в дальний ящик.
— Случалось ли вам, "русскому художнику и матросу", как вас кличут в соцсетях, нарушать закон?
—
Слаб человек. Но ничего такого, из-за чего стоит срочно надевать парик и
на лыжах пересекать Финский залив, за собой не припомню. Иногда слишком
буйно отмечал победы любимого клуба. Но в основном за пределами нашей
Родины. То есть берегу я ее, любимую.
— На вас обижались за ваши работы? Может быть, подавали в суд или хотели побить?
—
Суды были, в Москве все выиграны. В регионах — по-разному. Однажды
большой дядя-чиновник углядел в Буратино себя. Этакий сеанс
саморазоблачения. Проиграли с редакцией сей суд, но пока живы. Ну а
чтобы в лоб получить — в художниках состоять необязательно. Достаточно
быть "не с нашего района", а то и "за просто так". Вариантов, как в
Уголовном кодексе, — на все случаи жизни.
— Кстати, о Буратино. Чем он вам так мил?
—
Как последний негодяй цепляется за патриотизм, так и я, оформляя
экономические, в особенности, статьи, спасаюсь пародиями или авторскими
версиями сказок, басен и прочего фольклора. Потому что ни черта в этой
экономике не разбираюсь. Тем более что тот же деревянный человечек —
крендель интереснейший. Ну полено же поленом, а пять золотых имеет! Да к
тому же сказки-то и басни, лелею надежду, знает большинство.
— Есть ли реакция на ваши карикатуры от сильных мира сего?
—
Я сознательно избегаю дружеских отношений со всякого рода начальниками,
политиками и функционерами. У меня приятель есть, повоевавший в разных
горячих точках. Навсегда запомнил его слова: "Никогда не общайся с
пленными. Прикажут его расстрелять, а ты уже всю судьбу его знаешь до
третьего колена. Бац — рука и дрогнула". Я в том смысле, что общаешься
ты с этим самым "сильным", потом он что-нибудь учудил — и всё. Тут ты
весь на измене: рисовать надо, а жалко.
— Бывает ли,
что у вас опускаются руки и падает карандаш, скажем, когда речь идет об
очередной сюрреалистической инициативе какого-нибудь депутата?
—
В большинстве случаев, наоборот. Специфика "производства" — чем дурнее
флюиды, тем реже падает карандаш. Хотя, честно, бывает, что чувствуешь
всю свою бесполезность, прочитав про очередной кульбит "кумира". Видишь в
его действиях или словах абсолютное совершенство. И добавить тебе к
этому уже нечего. И таких перфекционистов все больше и больше. Пойдет
так и дальше — точно придется цветочки рисовать.
— Что в таком случае включается — юмор или злость?
—
Хочется, чтобы включился юмор, зачастую, увы, превалирует злость. Юмор —
вообще сложная штука, несмотря на кажущуюся легкость. Юмор в области
политики сложнее в несколько раз. Я страшно не люблю слово "сатира",
затертое и опошленное во времена "борьбы с отдельными недостатками". В
массовом понятии карикатура — это обязательно "ржака". Почему? Совсем
необязательно она должна веселить до упаду. Это просто рисунок,
наполненный сюжетом, логикой, смыслом, порою парадоксальным. И злость,
кстати, не так уж и плохо. Тут надо грань найти, отделяющую ее от злобы.
Есть такая грань, я знаю. Не всегда, правда, видна.
— Что
нужно художнику для работы в вашей стилистике, помимо юмора, и почему у
нас этот жанр не так развит в отличие от Штатов, где есть даже военные
художники-карикатуристы?
— А много ли в официальной
бумажной прессе карикатуры? С каждым годом она оттуда потихоньку
"вымывается". И редакторам лишний зуд ни к чему, и издание на их наивный
взгляд выглядит посолиднее. Нужна одна, очень простая, но важная вещь:
доверие между художником и редактором. Очень многие уходят в интернет.
Там раздолье: нарисовал, пару клавиш нажал — и всё, "в печать". Правда,
иногда планка ниже плинтуса.
— Вы большой любитель рока и блюза. Не хотите оформить чей-нибудь альбом?
—
На заре нашей дружбы с Сережкой Вороновым (Crossroadz) было несколько
попыток совместной работы. Но поскольку наши с ним художественные советы
проходили в музкабаках, их итоги твердо и четко доложить не могу.
Кстати, многие музыканты рисуют отлично. Поэтому пусть кумиры мои
остаются таковыми, а я — в зале, в первых рядах, как всегда восторженный
и с двумя "гиннессами".
—
Артисты, как известно, зарабатывают на корпоративах. С какой
коммерческой тематикой, возможно, комической, но высокобюджетной,
обращались к вам?
— У меня каждый год с сентября по
декабрь — елки. Новогодние календари и прочая праздничная полиграфия.
Правда, у некоторых бывших заказчиков существовали иллюзии о том, что
если платишь, то лучше всех знаешь, что и как художник должен
изобразить. Этим — горячий привет и до свидания. Были и экзотические
заказы, например Камасутра. Пока в процессе, чую, в вечном.
— Кого из карикатуристов вы почитали за учителей и готовите ли себе преемника?
— Своими
учителями считаю Златковского, Пескова, Дубова, Макарова, Тюнина,
Теслера. Прекрасен петербуржец Виктор Богорад. Именно они закладывали
еще в советские годы то, что принято называть современной карикатурой.
Или проблемной графикой. Или парадоксальным рисунком. Что касается
преемника, я не настолько мастеровит, хотя, конечно, ассистента не
хватает. Чтоб карандаш заточил, а лучше — в кулинарию сбегал.
— Что для художника Меринова самое любимое в жизни? Иными словами, чему бы он посвятил не карикатуру, а полноценное полотно?
— Ничегонеделание — день, когда тебе не надо читать, смотреть, слушать все эти новости и прочие ужасы. Это такой кайф! Полотно еще не готово, но буду еще долго его писать. Ибо как закончится, тут и наступят растерянность да старость. Оно нам надо?