Родители-убийцы Вани Скоробогатова хотят вернуть опеку над его сестрой

Спецкор "Известий " Юрий Мацарский выяснил, что супруги Крейвер, признанные виновными в убийстве своего приемного сына, хотят оправдаться и доказать, что малыш сам нанес себе смертельные увечья.

Двух малышей — Ваню и Дашу Скоробогатовых — американские супруги Крейвер вывезли из уральского Троицка в Пенсильванию годовалыми малышами. Было это в 2003 году, а спустя всего несколько лет — в 2009 году — приемный отец Майкл привез Ваню, переименованного в Натаниэля, в городскую больницу Йорка. На теле и голове находившегося без сознания малыша врачи насчитали 80 ран.

По крайней мере, одна из них оказалась фатальной — 25 августа 2009 года Ваня, так и не придя в сознание, умер.

 

Майкл Крейвер и его жена Наннет вскоре были арестованы по обвинению в убийстве мальчика. Дашу Скоробогатову, получившую в Америке имя Элизабет, передали на воспитание родственникам обвиняемых. За решеткой Крейверы провели 19 месяцев, пока длились следствие и суд, который признал приемных родителей виновными в убийстве. Майкла и Наннет приговорили к 16 месяцам заключения и выпустили сразу после оглашения приговора — этот срок они отсидели давно.

— Их осудили за непредумышленное убийство, так как следствие не смогло однозначно доказать, кто из родителей нанес удар, ставший смертельным. И главное — следствие не смогло определить, почему мальчик был убит. То есть выяснить повод для убийства. А всякие сомнения трактуются в пользу обвиняемых, поэтому Крейверы и были признаны виновными именно в непредумышленном убийстве, ведь повод так и не был найден, — участвовавший в процессе прокурор округа Йорк Тим Бэркер говорит, что не может обсуждать приговор, но с готовностью поясняет, на чем основывался суд, вынося самый мягкий из возможных вердиктов.

Прокурор добавляет, что на всех участников процесса произвело хорошее впечатление поведение обвиняемых и их родственников, которые с готовностью давали показания и хором молились за упокой души Натаниэля.

 

— Я как участник процесса не могу комментировать слова и поведение обвиняемых, но их родственники — родители, братья, сестры — вели себя как одна большая дружная семья, пережившая настоящее горе. Они старались поддерживать друг друга как могли, и было видно, как их заботит судьба девочки — сестры погибшего Натаниэля. Судья тоже заметил их волнение, поэтому, оглашая приговор, добавил, что самое страшное наказание Крейверы уже получили. Их сын погиб, — разговорившись, прокурор Бэркер на секунду забывает свое обещание не обсуждать обвиняемых. — Тем более всем было очевидно, что душой семьи и человеком, который больше всех страдает из-за происшедшего, является именно Майкл Крейвер.

Судебный репортер местной газеты TheYorkDispatcher Элизабет Эванс не была так впечатлена поведением Крейверов, хотя присутствовала на всех заседаниях по их делу. Она вспоминает, что никто из них не общался с журналистами и всячески избегал встреч с ними, что не очень характерно для США, где все участники громких процессов обычно стремятся по максимуму использовать предоставляемую СМИ трибуну.

Хотя уверенная позиция защиты показалась справедливой и репортеру Эванс.

 

— Защита говорила в первую очередь о том, что у обоих детей очень серьезные проблемы со здоровьем. Их биологические родители, судя по заключениям врачей, представленных в суде, были алкоголиками. Малыши — и Натаниэль, и Элизабет, или, как вы говорите, Ваня с Дашей — родились с серьезными отклонениями. И жизнь Крейверов с ними была ежедневным испытанием. А ведь они оба уже в годах: когда Майкл их усыновил, ему уже было 39, его жена еще на 10 лет старше. Детей у них никогда не было, они просто не знали, как себя с ними вести. Тем более, да простит меня Бог, с проблемными, — перечисляет журналист доводы адвокатов, которые показались ей здравыми, и вспоминает еще один, который лично ей кажется сомнительным. — Утверждалось, что мальчик сам часто наносил себе травмы. Адвокаты говорили, что его болезнь не всегда позволяет контролировать себя и он постоянно падал, на что-то натыкался, а иногда и сам бил себя.

Этот довод не удовлетворил и суд. Крейверы не смогли предоставить доказательств того, что Ваня когда-либо прежде наносил серьезный вред собственному здоровью. Не помогли и соседи семьи, вызванные в качестве свидетелей, — на окраине округа Йорк, где раньше жили Крэйверы, дома не лепятся друг к другу, и даже обладатели соседних адресов не всегда знают, кто живет через дорогу от них.

 

Сейчас Крейверы покинули округ. У их прежнего дома стоит почтовый ящик с фамилией новых жильцов — Карнс. Но соседи не заметили переезда: ни со старыми, ни с новыми жильцами никто особой дружбы не водил. И куда уехали Крейверы, не знают.

— Черт подери, я же могу вам помочь, — внезапно появляется в телефонной трубке репортер Эванс. — Совсем забыла, я же встретила Майкла и Наннет в суде всего пару недель назад. Представляете? Они со мной, конечно, говорить не стали, сразу убежали, но в канцелярии я выяснила, что они пришли через суд добиваться восстановления опеки над девочкой. Как вы говорите, ее зовут? Даша? Ну да. Ее же у них забрали. Теперь Майкл и Наннет хотят оправдаться и доказать, что малыш сам нанес себе увечья, из-за которых умер. И Крэйверы оставили в канцелярии свой адрес. Я не могу вам его сказать, укажу только город — Джим Торп. Дальше сами найдете.

В судебной канцелярии адресом не делятся — речь идет о деле, в котором фигурирует несовершеннолетняя, поэтому оно закрыто от публики. Прокурор Бэркер оказывается более словоохотливым, но толку от этого мало.

 

— Все наши мысли, все наши молитвы сейчас с Элизабет. Мы молимся о том, чтобы она не сломалась после смерти брата и потери семьи, чтобы она выросла сильной и мудрой. Дети — это самое важное, что есть в жизни любого человека. И когда они страдают, мы тоже страдаем, — прокурор, наконец, переходит к делу. — Во время процесса девочка жила у приемной бабушки. Но после того, как ее родителей признали виновными, ее передали другой семье. Крейверы действительно были здесь, хотели подать прошение об опекунстве над Элизабет, но по закону судимые этого сделать не могут. Насколько мне известно, они собирались обжаловать решение суда Йорка в высшем суде штата Пенсильвания, добиваться полного оправдания и на этом основании возвращать себе девочку. Где их сейчас найти, я не знаю.

На помощь приходит телефонный справочник Джима Торпа, в котором, как это показывают в американских фильмах, есть адреса всех горожан. Судя по записи, они живут в доме кого-то из родственников, обладающих другой фамилией. Но тем не менее адрес есть.

 

Джим Торп — не самый большой город даже по меркам сельской в основном Пенсильвании. От Йорка до него больше 200 км идущей вдоль полей и пастбищ дороги. Застройка здесь сплошь одно- и двухэтажная. Самое высокое здание — церковь размером с пятиэтажку. Из достопримечательностей здесь лишь мемориал Джима Торпа — американского атлета начала века, никогда не бывавшего в этих краях, но все-таки давшего имя городу.

Крейверы и здесь поселились на самой окраине, на холме, где едва ли не каждое второе дерево украшено желтым плакатом с предостережением: "Внимание! Вы находитесь в частных владениях. Соблюдайте все правила, уважайте частную собственность. Нарушителей ждет наказание, предусмотренное законами штата Пенсильвания и США".

 

У дома, где сейчас живут Крейверы, припаркованы пикап и огромный прицеп от грузовика с целым домом на нем — в Америке блочное жилье собирают на фабриках, а потом машинами доставляют покупателю. На соседнем участке работает бульдозер, расчищая место под новое строение. Ни качелей во дворе, ни велосипеда на лужайке, ни игрушек на веранде. Похоже, Даша-Элизабет действительно давно не виделась с некогда приемными родителями.

Дверь открывает женщина лет 50. В свитере и очках, подтянутая и немного испуганная. На Наннет Крейвер, судя по фотографиям, сделанным у здания суда, не похожа совсем. Вздрагивает, когда слышит просьбу встретиться с Майклом Крейвером. Обещает позвать его жену и захлопывает дверь.

Через минуту дверь открывается. Наннет Крейвер, изрядно поправившаяся после процесса, осторожно выходит на веранду. Натянуто улыбается и теребит красный рождественский свитер. Удивляется, что ее нашли, и просит прощения за то, что не может говорить долго. Разговор продолжается не больше минуты, в течение которой Крейвер старательно уворачивается от фотографа.  

 

— Где живет Элизабет? — В другой семье, не у бабушки. — Хотим ли мы забрать ее себе? — Это наш ребенок, мы всегда были с ней родными людьми. — Можно ли поговорить с Майклом? — Его нет, но даже если и был бы, то без своего законного представителя Майкл, где бы он ни был, ни с кем не говорит. Вопрос о том, что же действительно произошло с Ваней, становится последним. Продолжая вымученно улыбаться, Наннет прячется за дверь. — Он уже мертв, не надо ворошить прошлое. Давайте забудем об этом.

Несколько секунд и дверь с хлопком открывается уже в третий раз. На лужайку у дома выскакивает рассерженный мужчина лет 50. Судя по всему, именно он хозяин дома, указанный в телефонной книге как Ричард Хофман.

— Это вы, вы ищете Майкла? Майкла вы спрашивали? — от волнения мужчина заикается и повторяет фразы по нескольку раз. — Я постараюсь быть добрым и не буду сразу звать полицию. Хотя могу это сделать, ведь вы находитесь на моей земле. Постараюсь быть добрым и попрошу вас возвращаться туда, откуда вы приехали, и никогда, повторяю, никогда не пытайтесь больше найти Майкла. И всем остальным передайте, чтобы не искали его. Пусть все забудут уже эту историю. У вас две минуты. Потом звоню копам.

Мужчина возвращается в дом и наблюдает через приоткрытую дверь.

— Всем передайте и здесь, и в России вашей: Майкла не надо искать. Он вообще ни при чем, — на прощание кричит он.

В том, что вина в смерти Вани лежит прежде всего на Наннет — все-таки именно Майкл, а не она привез мальчика в госпиталь, не сомневается и приемная мама двух русских парней Филлис Мэтти-Джонсон из пригорода Йорка. За следствием по делу Крейверов она следила особо пристально, так как история убийства мальчика перекликается с ее семейной трагедией.

 

Сын Филлис в 1999 году взял на воспитание трех русских братьев, старшего из которых — Виктора — убил всего через 10 месяцев после усыновления.

Филлис выступала в суде как свидетель обвинения, давая показания против своего сына Роберта и невестки Брэнды. Говорит, что ей было очень тяжело это делать, но еще тяжелее вспоминать, как за неделю до смерти видела Виктора со множеством ран по всему телу и не нашла в себе сил донести на сына.

— Они убили мальчика. Отправили избитого в холодный подвал, он просидел там несколько дней и умер. Сердце остановилось. Холод, побои, унижения, — голос немолодой уже Филлис дрожит, она снимает очки и на несколько минут замолкает, закрыв глаза рукой. Потом продолжает. — Я должна была спасти близнецов-мальчишек, которые теперь мои сыновья. Родной сын и невеста отсидели четыре года в тюрьме и не говорят со мною, их родные дети тоже. Они считают меня предательницей. А как я могла не свидетельствовать против них, когда у него ни кожи, ни мышц на пальцах ног не осталось, только кости? Что они такое с ним делали, я себе даже представить не могу, и я же теперь виноватая. Но теперь у меня двое лучших в мире сыновей — мои близнецы.

Один из близнецов сейчас в отъезде, отправился со своим скаутским отрядом помогать пострадавшим от урагана "Сэнди" восстанавливать свои дома. Другой всегда рядом с Филлис, он искренне зовет ее "мамой" и помогает вспомнить подробности своей прежней  почти младенческой жизни.

— Я когда-то был русским, но теперь я — американец. Настоящий. Меня зовут Джезайа, моего брата — Джеймс. Давайте будем считать, что это наши имена. 17-летний парень вежливо отклоняет просьбу назвать его русскую фамилию.  

 

Его американская мать уверена, что поступила правильно, выступив в суде против ближайших родственников. Более того, понесенное ими наказание — четыре года и два месяца тюрьмы — считает несоответствующим тяжести преступления.

— В Америке за убийство вооруженного полицейского сразу дают смертную казнь. А за убийство беззащитного ребенка — всего несколько лет, а то и месяцев. И на свободу. За изнасилование ребенка, после которого он имеет все шансы вырасти нормальным человеком и даже все забыть, присуждают 15–25 лет. Когда я сама столкнулась с этим во время суда над сыном, была поражена. Неприятно поражена, — Мэтти-Джонсон уверена, что наказание за такого рода преступления должно быть куда жестче.