Об "оперативной тайне" и "стратегической тайне" будущей войны накануне гитлеровской агрессии против Советского Союза 70 лет назад

Сегодня, 22 июня, в годовщину начала Великой Отечественной войны, предлагаем читателям ИА "Амител" ознакомиться со статьей Председателя Совета по научной и технической политике при Министерстве обороны России, депутата Государственной Думы ФС РФ, академика РАН Андрея Кокошина "Об "оперативной тайне" и "стратегической тайне" будущей войны накануне гитлеровской агрессии против Советского Союза 70 лет назад  (Из статьи А.А.Кокошина в "Независимом военном обозрении", № 22, 17-23 июня 2011 г.).

(В связи с 70-летием начала Великой Отечественной войны)

 

22 июня наша страна отмечает очень важную дату в своей и в мировой истории – 70 лет начала Великой Отечественной войны, которая унесла, по официальным данным, 26,6 миллиона жизней наших граждан. Она сала самым жестоким испытанием всех материальных и духовных сил нашей страны и самой суровой проверкой боевых качеств Красной Армии и Красного Флота. Наш народ, наше государство, его вооруженные силы разгромили агрессора, которому покорились десятки стран Европы, водрузили победное знамя над Рейхстагом. Но до  сих пор продолжаются споры, что стало причиной неудач первых месяцев сражений, того, что наши войска откатились от западных границ до Волги, а потом с огромным напряжением сил дошли до Берлина.

Да, гитлеровская Германия по многим параметрам была наиболее отлаженной и грозной военной машиной в мировой истории. И нашей стране, нашему народу выпала важнейшая миссия сыграть главную роль в ликвидации нацистского государства, в разгроме его военной машины. В отечественной исторической науке по разным причинам до сих пор многие сильные стороны этой машины недоучитывались, а некоторые практически не упоминались. Между тем их полный учет делают нашу победу в Великой Отечественной войне еще более впечатляющей. Историками еще и не вскрыты в комплексе все важные проблемы и просчеты, которые имелись у наших вооруженных сил накануне войны. Неполнота этих оценок, выводов имеет значение и для современности…

…"Война моторов" с новым уровнем организации и управления предполагала и новые оперативные формы применения разнородных сил и средств, которые в свою очередь приводили к весьма значительным изменениям и в стратегии. Раскрытие, по выражению выдающегося отечественного военного историка и теоретика Александра Андреевича Свечина, "оперативной тайны" будущей войны вело бы к познанию и того, что можно назвать "стратегической тайной". В данном случае "стратегической тайны" Второй мировой войны. Разгадка же оперативно-стратегических замыслов зависела и от понимания политико-идеологических установок инициатора Второй мировой войны – гитлеровской, нацистской Германии.

Познание "оперативной тайны" будущей войны во многом зависело и от понимания того, какие оргштатные формы принимают войска, нацеленные на реализацию новых оперативно-стратегических задач. Забегая вперед, можно сказать, что одним из наиболее рельефных воплощений этого было формирование в вермахте еще в середине 1930-х годов танковой группы – прообраза будущих танковых армий. В Красной Армии в этот период создавались мехкорпуса, затем танковые корпуса, потом снова мехкорпуса… О танковых группах (танковых армиях) в тот период речь в РККА не шла…

… Советская военная мысль с конца 1920-х годов упорно работала над поиском новых оперативных форм ведения боевых действий, которые могли бы в полной мере использовать возможности танков и авиации, массированное применение которых обозначилось на Западном фронте еще в конце Первой мировой войны. Были разработаны на высоком профессиональном уровне теория "глубокого боя" и теория "глубокой операции". Аналогичные разработки велись и на Западе, в том числе в Германии.

Теория "глубокой операции" начала проверяться на практике во второй половине 1930-х годов. Она отрабатывалась в ходе серии маневров и военных игр в Белоруссии, в Киевском и других округах. Формулы "глубокой операции" прошли апробацию и в ходе военно-стратегической игры, проводимой Генштабом РККА в 1936 г. Далее, как отмечают наши авторы фундаментального труда "История военной стратегии России", в ее развитии наступила совершенно недопустимая пауза, связанная с массовыми репрессиями командного состава Красной Армии. У гитлеровского вермахта такой паузы в развитии аналогичных концепций, их отработки не было. Возвращение теории "глубокой операции" в арсенал способов ведения вооруженной борьбы в нашей стране произошло лишь в 1940 г.: в декабре 1940 г. на совещании высшего командного состава РККА незадолго до этого назначенный командующим Киевским особым военным округом генерал армии Г.К.Жуков выступил с докладом "Характер современной наступательной операции" (вскоре Жуков будет назначен НГШ РККА). В этом докладе фактически развивались идеи Триандафилова, Тухачевского, Эйдемана (которых уже не было в живых) и ряда других советских авторов теории "глубокой операции", разработанной ими еще в начале 1930-х годов.

К этому времени гитлеровцы уже применили дважды подобные "оперативные формулы", разгромив в ходе скоротечных боевых действий в 1939 г. Польшу, а затем Францию, Англию, Бельгию и Голландию в 1940 году.

Анализируя этот опыт, Жуков говорил в своем докладе о "решительном применении" немцами "танковых дивизий и мехкорпусов", но он не отметил наличие у вермахта танковой группы (прообраза танковых армий), состоящей из трех (!) корпусов.

При этом в действиях немецких танковых войск не было таранных танковых ударов, где главную роль играли бы тяжелые "танки прорыва" (которым отводилась значительная роль в ряде советских и зарубежных разработок по проведению наступательных операций). Танковые соединения, в составе которых были лишь легкие и средние танки, применялись иным образом. Германия не обладала тяжелыми танками вплоть до 1943 года. (Нельзя не вспомнить, что Свечин предостерегал советских разработчиков теории "глубокой операции" против увлечения таранными ударами.)

У Жукова же в докладе значительный акцент был сделан на то, как немцы тщательно готовились к прорыву укрепрайонов. Хотя было известно, что в ходе кампании 1940 года немцы практически не штурмовали укрепрайоны, а обходили их, обойдя прежде всего с севера "Линию Мажино", там, где она была не достроена.

(На то, что немцы действовали в обход "линии Мажино", обратил внимание в своем заключительном выступлении на этом совещани нарком обороны СССР С.К.Тимошено.)

Опираясь на хорошо поставленную войсковую разведку, танковые части и соединения вермахта не “прогрызали” оборону противника, а находили пути прорыва на оперативную глубину противника на стыках соединений, на их флангах, понимания все сложности обеспечения взаимодействия противостоящих им соединений, объединений… В сочетании с массированным применением диверсионных групп в тылу противника, с хорошо скоординированным с действиями сухопутных войск ударами авиации танковые и механизированные войска вермахта, прежде всего, нарушали систему управления войсками, создавали во многих случаях хаос и панику, оказывая мощное психологическое воздействие на противника. В целом, видимо, эта сторона действий немецких танковых и механизированных войск была недооценена советским военным командованием в 1940-1941 годах.

Сила психологического воздействия их глубокого проникновения в боевые порядки и оперативные тылы противника была представлена в одном из рассказов известного французского писателя и военного летчика Антуана Сент-Экзюпери, наблюдавшего с воздуха действия танковых войск вермахта в 1940 году. Он писал: “Враг уяснил себе одну очевидную истину и пользуется ею. Люди занимают немного места на необъятных просторах земли. Чтобы построить солдат сплошной стеной, их потребовалось бы сто миллионов. Значит, промежутки между войсковыми частями неизбежны. Устранить их, как правило, можно подвижностью войск, но для вражеских танков слабо моторизованная армия как бы неподвижна. Значит, промежуток становится для них настоящей брешью. Отсюда простое тактическое правило: “Танковая дивизия действует, как вода. Она оказывает легкое давление на оборону противника и продвигается только там, где не встречает сопротивления”. И танки давят на линию обороны. Промежутки имеются в ней всегда. Танки всегда проходят”.

Далее Сент-Экзюпери писал: “Эти танковые рейды… наносят непоправимых урон, хотя на первый взгляд они производят лишь незначительные разрушения (захват местных штабов, обрыв телефонных линий, поджог деревень). Танки играют роль химических веществ, которые разрушают не сам организм, а его нервы и лимфатические узлы. Там, где молнией пронеслись танки, сметая все на своем пути, любая армия, даже если с виду она почти не понесла потерь, уже перестала быть армией. Она превратилась в отдельные сгустки. Вместо единого организма остались только не связанные друг с другом органы. А между этими сгустками, как бы отважны ни были солдаты, – противник продвигается беспрепятственно. Армия теряет боеспособность, когда она превращается в скопище солдат”.

Эти оценки Сент-Экзюпери – весьма ценный элемент вскрытия “оперативной тайны” Второй мировой войны.

… Крупной проблемой в числе тех, с которыми столкнулось партийно-государственное руководство СССР и высшее военное командование Красной Армии было отсутствие в СССР перед началом Великой Отечественной войны теории военной стратегии (включая вопросы стратегического руководства (управления), столь же глубоко проработанной, как оперативное искусство и тактика. Вообще, более или менее откровенно профессиональные авторы стали писать о проблемах с разработкой вопросов стратегии в СССР в тот период где-то в середине 1980-х годов, по прошествии примерно четырех десятилетий после победоносного завершения нашей страной Великой Отечественной войны. До этого доминировали взгляды и публикации совершенно иного толка.

Предупреждающие сообщения разведчиков, даже не вызывавшие сомнений, не могли сыграть той роли, которую они должны и могли бы сыграть, если бы вплетались в канву адекватных реальностям того периода политико-военных и стратегических воззрений государственного руководства и высшего военного командования СССР. Это сказывалось даже и на том, как докладывались руководству разведданные.

Многим отечественным историкам известно, что в 1930-е годы преподавание военной стратегии в академиях было прекращено, а сама тема военной стратегии необоснованно стала прерогативой лишь высшего партийно-государственного руководства страны.

Жертвой этого запрета оказались и Тимошенко, и Жуков, и их ближайшее окружение в Наркомате обороны, в Генштабе РККА – все те, кто по своим должностным обязанностям призван был заниматься не только вопросами оперативного искусства, но и стратегией.

По-видимому, этот запрет был связан с тем пониманием высшим партийно-государственным руководством СССР природы военной стратегии, в соответствии с которым, как отмечали многие видные отечественные и зарубежные военные теоретики, она не только находится в подчинении у политики, но и вся “пронизана политикой”. Отсюда – рассмотрение вопросов военной стратегии высшими военными профессионалами воспринималось партийно-государственными руководителями Советского Союза в тот период как вторжение военных в сферу “большой политики”, которая в тот период нашей истории стала прерогативой исключительно узкого круга лиц, а фактически одного человека.

Первые директивы, ушедшие в войска после начала гитлеровской агрессии, подтверждают, что у высшего советского партийно-государственного руководства и военного командования непосредственно перед войной не было адекватного понимания политико-идеологического характера войны, которая была развязана против нашей страны, как войны тотальной, войны на уничтожение – и не только советского строя, но и на уничтожение великороссов и большинства других этносов нашей страны. Между тем именно такой политико-идеологический характер войны, максималистские цели, ставившиеся в отношении Советского Союза нацистским руководством Германии, во многом и определяли характер использовавшейся военной стратегии и обеспечивающих ее реализацию форм оперативного искусства.

Не учтена была у нас в необходимой мере также программная книга Гитлера “Майн кампф” (много раз издававшаяся в Германии в 1920-е и 1930-е годы).

В своих воспоминаниях об этом говорил Георгий Константинович Жуков (в полном их варианте, опубликованном уже в 1990 году): со стороны вермахта “внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен”. Далее Жуков говорит: “Ни нарком обороны, ни я, ни мои предшественники Б.М.Шапошников, К.А.Мерецков, ни руководящий состав Генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях”. То есть Жуков говорил здесь о характере стратегической внезапности, с которой пришлось иметь дело командованию РККА в 1941 году.

Жуков оговаривается, что “нельзя сказать, что все это вообще свалилось нам, как снег на голову”, поскольку в Наркомате обороны, в Генштабе РККА изучали “боевую практику гитлеровских войск в Польше, Франции и других странах”. Но очевидно, что при этом упускались из виду определенные детали, оказавшиеся принципиально важными 22 июня 1941 года и в последующие дни, недели, месяцы гитлеровской агрессии против СССР. Нарком обороны Тимошенко на совещании руководящего состава РККА заявил о том, что война на Западе 1940 года ничего нового в стратегическом отношении не привнесла; новое, по его оценке, появилось лишь в оперативном искусстве. Он не смог оценить того, как радикально новые оперативные формы повлияли на стратегию и обеспечили скоротечный разгром такой первоклассной военной державы, как Франция – что было для всех, в том числе и для советских политических и военных руководителей большой неожиданностью.

Между тем в отечественной военной науке имелся глубокий и серьезный труд, в котором давалась оценка нового качества того, что продемонстрировал вермахт в 1939 году, разгромив в считанные дни Польшу. Речь идет о профессоре Военной академии им. Фрунзе комбриге Георгии Иссерсоне.

Как отмечал этот комбриг в своей книге “Новые формы борьбы”, вышедшей в свет в 1940 году, несмотря на очевидный рост напряженности в отношениях между Польшей и Германией еще с конца 1938 года, вылившейся накануне войны в открытые взаимные угрозы, начало военных действий оказалось небывалой стратегической внезапностью. “...Когда 1 сентября (1939 года — А.К.) германская армия с полностью развернутыми силами открыла военные действия, перейдя границы бывшей Польши на всем протяжении, граничащем с Германией, это все свалилось как небывалая в таком виде стратегическая внезапность”.

Далее Иссерсон сделал исключительно важное сопоставление этого события и развертывавшейся на Западе Второй мировой войны в целом с тем, что имело место в начальный период Первой мировой войн: “Никто не может теперь сказать, когда же произошла мобилизация, сосредоточение и развертывание — акты, которые по примеру прошлых войн, и в частности первой мировой империалистической войны, вполне определены рамками во времени” (выделено автором. – А.К.).

Иссерсон сделал вывод: “История столкнулась с новым явлением”. По его оценке, все разработки военных теоретиков относительно “армии вторжения” как первого эшелона, за которым выступает масса главных сил, оказались несостоятельными. Масса главных сил сразу же была приведена в действие. Георгий Иссерсон при этом обратил внимание на то, что о таком способе развязывания войны открыто писала германская печать накануне самой войны.

Недавно генерал армии Махмут Гареев справедливо вспомнил об этом крупном достижении отечественной военной науки …

Ряд ветеранов советской разведки неоднократно в беседах с автором отмечали, что в докладах, в разведывательных обзорах акцент прежде всего делался не на добытых данных относительно уровня управления у вероятного противника, умении руководить в наступательных операциях огромными массами войск, а на численности и структуре его вооруженных сил, их дислокации, наличии основных видов вооружений и военной техники, ее тактико-технических характеристиках и т.п. В результате складывалась механистическая картина, не дававшая представлений о реальных боевых возможностях опаснейшего противника, постигшего “оперативную тайну” Второй мировой войны. Такого рода доклады разведки делались с учетом настроений и менталитета высшего руководства страны, его уровня понимания управления в военно-стратегической сфере. И по этим данным соотношение сил выглядело неплохо (даже если возможности вермахта и его союзников завышались). И высшее руководство СССР не могло допустить, что при таком соотношении сил Гитлер и командование вермахта могут решиться на войну с Советским Союзом не с ограниченными, а с самыми решительными целями, свойственными тотальной войне, с целями, напрямую вытекавшими из идеологии германского национал-социализма.