Алтайский поэт Василий Нечунаев издал книгу, в которой призывает «подняться над суетою бытия»
Родом из детства
- Все мы родом из детства. У вас есть замечательные стихи об отце, деде Василии, дяде Коле.
- Мама умерла, когда мне было четыре года… Назвали меня в честь деда – богатырь был, из крестьян, мельницу в Сузуне держал. Но жила семья (а было у деда четыре дочери) не за счет мельницы, а за счет крестьянского труда. Да еще зарабатывали тем, что руду возили из Змеиногорска в Сузун. Лошадей держали немало. На мельнице дед денег за помол не брал. Придут к нему: "Василь Васильич, нужно смолоть…" - "Ну, иди мели!" - и ключ даст от мельницы. Но ежели кто за собой не приберет или набезобразничает, знали - больше за ключом ходить не надо. Крепкий мужик был, не курил и не пил. Если только на празднике поднесут: стакан выпьет, и больше ни грамма - норма.
Отец перед выбором стоял: или Нарым, или колхоз. Ни то ни другое ему было не по нраву, и он
уехал в Кислуху, потому что там колхоза не организовали. Работал на
сплаве, в лесу. В Сибири люди богато жили, зачем им колхоз? Бедно при
царе жили только лодыри и пьяницы, считал отец.
Дед в Повалиху с дочерьми уехал. Помню я его смутно. В стихотворении про него пишу: "редкий находился удалец-охотник, чтоб с тобой сразиться в праздничной борьбе"…
- Он что, в кулачных боях участвовал?
- Это была обыкновенная борьба. Раньше же не пинали, поножовщины не было. И закон "лежачего не бить" существовал. Мы дрались улица на улицу и в Кислухе, и с повалишанами. Заступались, если обижали кого, все за одного.
Богатое, красивое было мое родное село, тоскую я по нему… Сейчас там Иоанно-Кронштадтский монастырь, за счет его возрождается Кислуха. А когда я пацаном был, там леспромхоз работал, двухэтажные дома стояли, гараж. И производство было – филиал обозостроительного завода, еще чурочки для газогенераторных машин производили. Школа в Кислухе была семилетняя, а десять классов заканчивал в Повалихе. Очень я всем учителям благодарен по сей день.
- Когда обнаружился у вас поэтический дар?
- В старших классах у меня мания величия случилась. Маяковскому подражал, поэмы писал, на смотрах выступал. Похвальные грамоты, аплодисменты… Вот и возомнил, зазвездил: "Идет человек всемогущий, громадный среди громадных своих творений…" (читает с пафосом). Если бы мне тогда сказали, что я буду для детей писать…
Отец с детских лет к труду приучил. Пришло лето, каникулы – покос. Отец лесорубом был, и я с 14 лет до кровавых мозолей наравне с мужиками дрова заготавливал. Друг другу помогали. А после трудов тяжких – гулять. Да гулять – не морды бить, а песни петь… Песни запели - плясать пошли… Эх, утрачена сейчас народная песенная культура.
"Страдать надо"
- У вас такие щемящие стихи о родине, о деревне, но вы покинули Кислуху…
- Если б я не уехал из родной деревни – этих щемящих стихов бы не случилось. Я поступил в пед-институт, бросил, ушел в армию. Когда открыли очное отделение Литинститута, прошел творческий конкурс, получил вызов.
Если бы я в Литинституте не учился, щемящих стихов тоже бы не появилось. Семинар вел Сергей Смирнов, а среди педагогов были Артамонов, Тахо-Годи, Поспелов, Еремин. Жил в студенческом общежитии. Такое скопление творческих личностей… Борис Шишаев, Борис Примеров, Юрий Козлов, Николай Рубцов (он учился на заочном), Эдуард Крылов, братья Сафоновы (Эрнст Сафонов руководил потом "Литературной Россией")… В общежитии можно было встретить и Александра Вампилова – красивый, улыбчивый, часто с гитарой.
- Николай Рубцов, как известно, был на Алтае…
- В Барнауле он останавливался у моей сестры, Матрены Марковны. Ездил по краю, встречался с писателями, печатался в "Алтайской правде" - все лето здесь жил. Встряхнулся, что-то почерпнул полезное, вернулся в Москву бодрый. Рубцов писал об Алтае - "Шумит Катунь", "Весна на берегу Бии", "В горной долине", "Старая дорога". В стихотворении "В сибирской деревне" есть приметы кислухинские – лодка кверху брюхом возле нашей избы лежала, колесо тележное в грязи… Рубцов еще спрашивал, откуда колесо-то здесь взялось? От плотика, говорю: плотики у нас на колесах были, когда вода прибывала-убывала, их передвигали.
Когда я в Литинституте с Рубцовым познакомился, "гениальность" моя вся слетела – понял, что иду неверным путем, подражая Маяковскому, Рождественскому, Евтушенко. Мерилом ценностей стала классическая русская литература.
В Литинституте я написал курсовую работу по стилистике, называлась она "На горло собственной песне". Я доказывал, что никакой хваленой точности у Маяковского, который был моим кумиром в юности, нет, ради рифмы он издевается над русским языком. Талантливейший человек оторвался от естественности. Такое написать в то время, когда Маяковский был "нашим знаменем, силой и оружием"… Но преподаватель меня похвалил за собственное мнение. А если бы я в пединституте эту работу написал, меня бы выгнали. В Литературном же мы ничего не боялись, что думали, то и говорили, хотя тогда, во второй половине шестидесятых, гайки закручивали вовсю. Но в Литинституте торжествовали демократия и свобода слова.
- Правда ли, что "детские" стихи писать труднее, чем "взрослые"?
- Чтобы писать для детей, нужно быть ребенком. А ребенка взрослая публика обижает. В советское время собратья по перу зарабатывали, я - нет. Строчки-то не разгонишь, поэму не сочинишь – а платили-то за строчки! Хотя книжки издавались большими тиражами… Тогда проще было: поставили работу в план, одобрили рукопись – и никаких забот. Сейчас нужно самому книгу и пробивать, и денег добывать, и продавать…
Напрасно мы порушили прежнюю издательскую систему. Книги, особенно детские, выходили раньше большими тиражами, распространялись по всей стране – у издательства были договоры с союзными республиками. Рукопись твою оценивали специалисты исходя из художественной ценности произведения. Не одобрили – извини…
- Но ведь писателей становится все больше?
- Пусть писателей, художников будет много, в этом ничего плохого нет. Но… многих ныне издающихся раньше не пустили бы на порог издательства. А теперь деньги есть - печатай что хочешь! Раньше существовало понятие "планка" - определенный художественный уровень. И в советское время, и во времена Пушкина литература шла через сопротивление. А сейчас воля вольная: печатайся, хоть тебя и читать никто никогда не будет. Человек – существо тщеславное, ничего с этим не поделаешь.
Раньше непросто было стать членом Союза писателей. Редкое исключение - Николай Рубцов, его приняли в СП по первой книге и публикациям в центральных журналах. А другим-то парочку книжек как минимум нужно было издать, заявить о себе. Для получения заветного билета требовалось имя в литературе.
Правда, раньше член СП имел право на пенсию (шел творческий стаж), на дополнительную жилплощадь – рабочий кабинет, на санаторно-курортное лечение, на повышенный гонорар и прочее, и прочее. А теперешний кроме билета ничего не имеет. Однажды ко мне за рекомендацией в СП обратилась дама, издавшая две книжки по 300 экземпляров тиражом. Спрашиваю, зачем тебе членство? Как же, отвечает, для престижа.
А когда к Достоевскому одна дама привела своего сына-сочинителя, писатель, возвращая рукопись, сказал всего два слова: "Страдать надо". Василий Федоров, узнав, что у полковника-графомана, обратившегося к нему, есть квартира, дача, зарплата хорошая, спросил: "А зачем вы пишете?"
Так называемая свобода слова – палка о двух концах. Я и при несвободе что хотел, то и говорил. Правда, придирались к строчкам. В детской книжке: "У злодея паука тут рука и там рука" - усмотрели намек. На кого? Они знали, на кого (смеется). Но время было благодатное для писателя и читателя.
Взять Алтайское книжное издательство: оно было на хорошем счету, перевыполняло план. Издавали классику, детскую литературу. "Солона ты земля" Егорова – 8 раз! У меня несколько книжек вышло тиражом 100, 200, 300 тысяч. А всего я издал примерно полтора миллиона экземпляров книг.
Мог бы печататься и в Москве. Но у меня правило такое: живу на Алтае, печатаюсь здесь. Где родился, там и пригодился.
Смысл поэзии
- Проверяли стихи на… собственном сыне?
- Ребенком он был первым слушателем. После его критики, кстати, существенно улучшил стихотворение "Кудкудашка". Изначально было так: "Обрезали курице крылья… А курица ходит орлицей, такой оскорбленною птицей и громко кричит "Куд-куда?" Прочитал, а он морщится: "Плохие стихи!" Написал иначе, ему понравилось.
- Ваши стихи становились песнями?
- Говорят, что стихи у меня музыкальные – а так и должно быть. Романсы на мои слова писали Юрий Кулешов, Михаил Стариков, Яков Глейзер. Исполнял их Василий Семенчин, заслуженный артист России…
Для чего пишешь-то? Творишь, чтоб зацепило, душа у человека зашевелилась. В этом смысл поэзии.
- Я вашего "Зайчика" прочитала и вспомнила: мне тоже в детстве гостинцы от зайчика передавали. Но вспоминать порой больно. Надо ли, Василий Маркович, душу тревожить?
- Нужно! Когда душа у человека спит, плохо. Вот на обложку моей новой книги вынесли строки: "И в том моя забота, чтоб, серость бытия преодолев, своим звучаньем радовал кого-то свободный мой, бесхитростный напев". Радовать – вовсе не значит потешать. Человека радовать можно и через грусть: "Не трогайте душу мою, и в том справедливость запрета, что вам – не кому-то пою, и песня еще не допета. Душа пребывает в раю, когда ей свободно поется. Не трогайте душу мою, и в вашей она отзовется".
В новой книге есть грустные стихи, но и от них пусть будет радостно. Иначе и не стоит писать. Шевелить человека, не давать ему заплесневеть - в этом я вижу свое назначение.
- А вашу душу что-то в серости бытия радует?
- Есть в молитве покаянной такие слова: "Дух праздности, уныния не даждь ми". Бороться с духом уныния – и в этом назначение поэзии тоже. Разные есть способы борьбы, но самый главный – каждый день сделать какое-то доброе дело ближнему своему. Нужно, чтобы это в крови, во плоти у тебя было – ежедневно пусть малое доброе сотворить. Еще – никогда не надо мстить, самому себе хуже сделаешь.
И тогда легче жить.
Справка "АП"
Василий Нечунаев родился в деревне Кислуха Первомайского
района в крестьянской семье. После окончания средней школы работал на
заводе, учился в пединституте, служил в армии. В 1970 году окончил
Литературный институт, вернулся в Барнаул. Руководил детской
литературной студией при краевой писательской организации, создал
передвижной театр механических игрушек "Тэтэшка". Награжден медалью "За
освоение целинных и залежных земель". Нечунаев - член Союза писателей
России с 1981 года, лауреат краевых литературных премий имени В. Бианки,
Л.Соболева, В. Шукшина, Л. Мерзликина, "Лучшая книга года" и
Всероссийской имени П.Ершова.